— Могу лишь, сударыня, описать его таким, каким он мне представлялся. Всегда весел, частенько дурачился, кувыркаясь и распевая нескромные куплеты, и держал в памяти поразительное множество простонародных сказок о колдовстве, чудесах, невероятных подвигах, противных здравому смыслу и потому смешных. Пороки же его таковы: он был пьяница, грязнуля, развратник, бранчливый и не совсем чистый на руку; но я терпел, для того что он хорошо меня причесывал и еще потому, что хотел научиться говорить по‑французски и строить фразы, согласные с духом этого языка. Не раз он говорил, что родом из Пикардии, что сын крестьянина и дезертир. Уверял, что не умеет писать, но, быть может, обманывал меня. Пока я говорил, вдруг является Кампорезе и объявляет Его Превосходительству, что Светлейший еще дышит. Тут генерал, взглянув на меня, говорит, что, когда бы тот сумел одолеть болезнь, он был бы весьма рад. — Также и я, монсеньор; однако ж духовник этой ночью наверное отправит его на тот свет. — Зачем же, по‑вашему, он станет это делать? — Затем, чтобы не попасть на галеры, к которым приговорит его Ваше Превосходительство за нарушение тайны исповеди. Раздался смех; старый генерал насупил черные брови. При разъезде провожал я г‑жу Ф., идущую впереди под руку с г‑ном Д. Р. к карете, и она, оборотясь, велела подняться в карету и мне, ибо накрапывал дождь. Она впервые оказывала мне столь великую честь. — Я думаю то же, что и вы, — сказала она, — но вы донельзя рассердили генерала. — Несчастие это неизбежно, сударыня: я не умею лукавить. — Вы могли бы, — заметил г‑н Д. Р., — избавить генерала от славной шутки про то, как духовник отправит на тот свет принца. — Я полагал позабавить его, как, я видел, позабавил Ваше Превосходительство и вас, сударыня. Того, кто умеет смешить, любят . — Но тот, кто не умеет смеяться сам, не может его любить . — Готов поспорить на сотню цехинов, что безумец этот оправится и, раз генерал на его стороне, начнет пожинать плоды своей выдумки. Не терпится мне взглянуть, как его будут почитать за принца, а он станет увиваться за г‑жой Сагредо. При имени этой дамы г‑жа Ф., которая весьма ее недолюбливала, расхохоталась как сумасшедшая; а г‑н Д. Р., выходя из кареты, пригласил меня в дом. У него было в обычае всякий раз, как они ужинали вместе у генерала, проводить после полчаса у нее — наедине, ибо г‑н Ф. не показывался никогда. Стало быть, парочка эта впервые допускала к себе третьего; в восторге от подобного отличия, я не сомневался, что оно не останется без последствий. Я принужден был скрывать свое довольство, однако это не помешало мне придавать комический оборот и веселость всякому разговору, какой только ни заводили г‑н Д. Р. и г‑жа Ф. Трио наше продолжалось четыре часа, и во дворец мы вернулись в два часа пополуночи. В ту ночь они впервые узнали, каков я есть. Г‑жа Ф. сказала г‑ну Д. Р., что никогда еще так не смеялась и не могла даже подозревать, что простые слова бывают столь смешными. — 45 —
|