История моей жизни

Мог ли я предполагать, что в доме Ламбертини встречу девицу честную, благородную и совсем неопытную? К моему удивлению, лицо ее покрылось краской стыда. Я не верил своим глазам. Спустя две минуты она задает мне поразительный вопрос — такого я никак не ожидал:

— А что общего между Шестьразом и тем, что он переспал с госпожой?

— Он проделал шесть раз подряд то, чего от честного мужа дождешься только раз в неделю.

— И вы думаете, я настолько глупа, что стану все это пересказывать тете?

— Но есть и другая причина моей досады.

— Подождите, я сейчас вернусь.

Выйдя на минутку — по всему судя, от милой этой истории ей приспичило, — она вернулась и постояла за тетиным стулом, разглядывая нашего героя, а потом, вся пылая, села на прежнее место.

— Так что еще, вы говорили, вас удручило?

— Смею ли я быть до конца откровенным?

— Вы уже столько сказали, что, мне кажется, вам нечего стесняться.

— Так знайте, что сегодня после обеда она принудила его проделать это в моем присутствии.

— Но раз вам это не понравилось, значит, вы приревновали.

— Отнюдь нет. Я почувствовал себя униженным из‑за одного обстоятельства, о котором не смею упомянуть.

— Вы, верно, смеетесь надо мною, говоря «я не смею».

— Боже упаси, мадемуазель. Я увидал, что друг мой длинней меня на два дюйма.

— Мне кажется, совсем напротив, это вы выше его на два дюйма.

— Речь не о росте, а о совсем ином размере, каковой вы можете себе вообразить: у друга моего он чудовищный.

— Чудовищный! А вам какое дело? Что хорошего быть чудовищем?

— Истинная правда, однако ж многие женщины в этом отношении на вас не похожи, им по нраву чудовища.

— Я не вполне ясно представляю сей предмет и не могу взять в толк, какой размер называете вы чудовищным. К тому же мне странно, что вы могли из‑за этого испытать унижение.

— Разве по мне скажешь?

— Когда я вошла и увидала вас, я ни о чем таком не думала. На вид вы сложены превосходно, но если вы сами знаете, что это не так, мне вас жаль.

— Пожалуйста, судите сами.

— Да это вы чудовище, я вас боюсь.

Тут она ушла и встала за тетиным стулом, но я не сомневался, что она вернется — не хватало еще, чтобы я и впрямь почел ее дурочкой или невинной! Я полагал, что она только притворяется, и, не желая вникать, хорошо или скверно играет она свою роль, был в восторге, что так удачно этой ролью воспользовался. Она пыталась меня одурачить, я наказал ее и, поскольку она мне приглянулась, был доволен, что наказание мое, очевидно, пришлось ей по душе. Мог ли я сомневаться в ее уме? Весь наш разговор вела она, мои слова и поступки проистекали из внешне благовидных ее замечаний.