Семейная терапия

Борясь за легитимность, семейные клиницисты подчеркива­ли общие убеждения и сглаживали свои расхождения. Пробле­мы, соглашались они, зреют в семьях. Но если девиз 1960-х был «Глянь-ка на это!» — выделяющий общий скачок понимания, ставший возможным благодаря рассмотрению целых семей вмес­те, — объединяющий клич 1970-х стал «Глянь-ка, что я могу!» — совсем как новички, отвоевавшие собственную территорию и потрясающие мускулатурой.

В период с 1970-го по 1985 г. произошел расцвет известных школ семейной терапии, когда первооткрыватели учреждали учеб­ные центры и разрабатывали содержания своих моделей. Три ли­дирующие парадигмы — эмпирическая, психоаналитическая и поведенческая семейная терапии — произошли от подходов к лечению отдельных пациентов, в то время как другие три наибо­лее прославленных подхода к семейной терапии — структурный, стратегический и боуэновский — стали уникальными продукта­ми системной революции.

Лидирующим подходом к семейной терапии в 1960-х гг. была коммуникативная модель, разработанная в Пало-Альто. Книгой десятилетия стала «Прагматика человеческой коммуни­кации» — текст, который подготовил людей к идее семейной те­рапии (и навел некоторых на убеждение, что ее прочтение сдела­ло их семейными терапевтами). Моделью 1980-х гг. стала страте­гическая терапия, а книги десятилетия описали три наиболее жизненных подхода: «Изменение» Вацлавика, Уикленда и Фи­ша1; «Терапия, решающая проблемы» Джея Хейли и «Парадокс и контрпарадокс» Мары Сельвини Палаццоли и ее Миланской

Изданная в 1974 г., эта книга и ее продолжение «Тактики изменения» наиболее активно читались и осмыслялись в 1980-х.

106

Состояние семейной терапии

группы. 1970-е принадлежали Сальвадору Минухину. Его «Се­мьи и семейная терапия» и описанная в ней простая, но все же неотразимая модель семейной структуры захватили десятилетие.

Структурная теория, по-видимому, предложила именно то, что искал потенциальный семейный терапевт: простой, но выра­зительный способ описания семейной организации и набор пря­мых шагов к лечению. Идеи, представленные в «Семьях и семей­ной терапии», были настолько неотразимы и настолько ясны, что казалось, все, что от вас требуется, это трансформировать се­мейства, присоединившись к ним, составить карту их структуры, а после сделать то, что делал Сальвадор Минухин, чтобы вывести их из равновесия. А вот здесь и появлялось затруднение.

Несмотря на открытость структурной семейной терапии и легкость ее описания, на деле оказалось, что даже после того, как вы присоединяетесь к семье и вычисляете ее структуру, гово­рить об изменении этой структуры проще, чем действительно изменить ее. Мы могли бы спросить задним числом, продуктом чего была впечатляющая сила минухинского подхода — метода или личности? (Ответ, вероятно, — и того и другого понемногу.) Но в 1970-х гг. широко распространенное мнение, что структур­ной семейной терапии можно легко научиться, притягивало лю­дей со всех континентов на учебу туда, что в течение десятилетия было Меккой семейной терапии: в Филадельфийскую детскую воспитательную клинику.