Один к одному. Беседы с создателями семейной терапии

Инт.: Где теперь Фулуэйлер?

Х.: Он по-прежнему практикует в Беркли. Его метод действует. Многим психотерапевтам, однако, метод "не по руке", долго отсутствуя в комнате, они начинают чувствовать себя лишними, и поэтому не желают отсутствовать.

В общем, мы начали применять "одностороннее зеркало" в Бейтсоновской программе после того, как ознакомились с методом Фулуэйлера. Мы собрали целую группу психиатров и взялись руководить их обучением, если они брались работать с семьями, которые мы обследовали. Помню, я сидел "за зеркалом", видел, как отвратительно некоторые работали, и не прерывал их, не вмешивался. В то время "зеркало" служило для наблюдений. Руководитель не вмешивался в сеанс терапии, даже если происходило что-то ужасное.

Помню, в Стэнфорде, в дневном стационаре, я руководил психиатром, который занимался ребенком, только что вышедшим из больницы. Ребенок обнаруживал заметное улучшение, его собирались выписать домой. Перед сеансом психиатр сказал мне: "Вы догадываетесь, что будет, – так ведь? Родители будут недовольны тем, что ребенка отпустили из больницы, захотят, чтобы его взяли обратно в больницу". Я сказал: "Вы правильно думаете". А он продолжал: "Не допущу этого. Я буду держаться своей линии, тут открытая лечебница, он волен выйти отсюда, как вошел. Никаких причин, чтобы отправлять его в стационар. Я намерен заставить родителей распрощаться с подобной мыслью". Он начал сеанс с семьей, а родители только и знали, что жаловались: как им трудно с этим ребенком. К концу сеанса психиатр уже был согласен отправить ребенка обратно в больницу. Он освободился, и я ему говорю: "Как же вы могли? Как же могли такое сделать?" "Что?" – спрашивает он. "Вы решили отправить ребенка обратно в больницу. А перед сеансом уверяли, что не сделаете этого". "Неужели?" – говорит он. Сеанс лишил его памяти. Что больше потрясало – я стоял "за зеркалом", наблюдал и позволил всему этому случиться... только потому, что не мог нарушить неписаное правило: руководитель не вмешивается.

Инт.: Когда именно вы занялись непосредственным обучением?

Х.: Уже после того, как стал работать в Городской детской консультации в Филадельфии, куда я попал в 1967 г.

Инт.: Что повлекло вас в эту сторону?

Х.: Началось со встречи с Минухиным; тогда, в начале 60-х годов, он работал в Уилтуике. Я ездил из конца в конец страны, знакомился с работой психотерапевтов, собирал материал для журнала "Family Process". И вот поехал увидеть Минухина и сотрудничавшего с ним Браулио Монтальво. Мне они оба очень понравились. Однако, явившись с Западного побережья, я ничуть не сомневался, что их терапия отдает консерватизмом. Я наблюдал за сеансом, на котором присутствовала незамужняя женщина с тремя трудными детьми. Мать – у нее не было передних зубов – очень смущалась и прикрывала рот рукой, когда покрикивала на своих сорванцов. Минухин говорил с детьми, потом говорил с матерью, помещал перед "зеркалом" детей, потом – детей и мать, ну, и так далее. Наконец, они поинтересовались, что бы сделал я. Я ответил: "Я бы сказал детям, что они должны заработать денег, ведь их мать в сложном положении из-за того, что у нее нет передних зубов. Пусть газеты продают, каким-нибудь другим честным делом займутся, добудут деньги, и тогда мать сможет поставить протезы". Я думал, дети постарались бы, и терапия строилась бы на их помощи матери – в обход того факта, что они трудные. Сал (Сальвадор Минухин. – Ред.) и Браулио посчитали идею странной. А я только импровизировал в духе эриксоновского метода.