|
Удивительно, как люди отзываются на перемещение их эмоциональной жизни на "уровень выше". Чувство благожелательности, умиротворенность становятся неотъемлемыми составляющими терапии, и уже неважно, будут люди вместе или расстанутся – ни гнева, ни обиды они не испытывают. В конце концов не имеет значения, что они решат, – жизнь сложна, кто может сказать, что одно решение лучше, а другое – хуже? Главное, что если вы в мире с собой и другим человеком, вы способны идти по жизни дальше. Инт.: Как все это отразилось на вашем представлении о смысле психотерапии? М.: Где речь идет о семейной терапии, там главным образом речь о любви. Все дело в ней, а не во власти, в иерархии или разных выдумках. Семья есть семья, потому что люди в ней любят друг друга, заботятся друг о друге – или любили, заботились раньше. А к психотерапевту приходят, если хотят или возродить прежнюю любовь, или найти путь к новым отношениям, но – тоже с любовью. Никто не приходит сюда, чтобы озлобиться или наполниться ненавистью. Я считаю, что симптомы всегда связаны с неспособностью проявить любовь. Инт.: Я совсем не так рисовал себе "стратегическую" терапию. М.: Принимая во внимание историю психотерапии, когда бы вы ни заговорили о любви, сострадании, вы покажетесь людям сумасшедшей, которая не знает, что делать, а потому призывает их относиться друг к другу по-доброму. Вопрос в том, как, какими словами – не давая усомниться, что вы в своем уме, – открыто говорить обо всем этом. Инт.: Давайте вернемся к вопросу об удаче в терапии. Может, что-то я пропустил, но мне кажется, что вы никогда не писали о промахах. Почему? М.: Я думаю, когда пишешь, надо сообщать о чем-то интересном. Были бы интересные мысли в отношении промахов, я бы поделилась. Но обычно промах потому и промах, что вы сглупили. Инт.: Тогда позвольте, я предложу страничку в вашу книгу. Допустим, вам в голову пришли интересные мысли о том, почему вас постигла неудача с каким-то случаем. Что это были бы за мысли? М.: Большинство промахов – от вмешательства специалистов, служб социального контроля, оказывающих давление на семью, и вы уже не в силах повлиять. Но иногда мне не везет, потому что я не сумела войти в "роль" кого-то из тех, кто "играет" в семейной драме. Я думаю, нам всем труднее сочувствовать людям, которые "олицетворяют" слабые стороны нашего собственного характера. Поэтому, если я вижу перед собой безвольную мать или безвольную жену, которой достается от мужа, мне нелегко отождествить себя с ними, ведь мне не хочется узнавать в них себя. Чтобы разумно лечить, надо не отстраняться от пациентки, а встать на ее место. Но если для меня болезненно это отождествление, мне будет сложно установить с пациенткой отношения, которые необходимы для терапии. Мне будет сложно вовлекать ее и подталкивать. — 141 —
|