Криптономикон

– Псевдослучайных.

– Да. Разумеется, ты должен хранить алгоритм в тайне. Но если ты передаешь его – алгоритм то есть – на другой край света своим адресатам, они смогут с этого дня сами выполнять вычисления и получать шифрблокноты конкретного дня или чего там еще.

По веселому лицу Алана пробегает тень.

– Однако у немцев уже есть «Энигма». Зачем утруждать себя новой схемой?

– Может быть, – предполагает Уотерхауз, – некоторые немцы не хотят, чтобы весь немецкий флот читал их переписку.

– M‑м, – говорит Алан. Похоже, последние преграды рухнули. Теперь он воплощенная решимость. – Покажи сообщения!

Уотерхауз открывает портфель, в засохших брызгах и потеках морской воды от путешествия на Йглм и обратно, вытаскивает два больших конверта.

– Здесь копии, которые я снял, прежде чем отправить оригиналы в Блетчли‑парк. – Он похлопывает по одному. – Они куда разборчивее оригиналов, – похлопывает по другому, – которые мне любезно одолжили, чтобы я мог изучить их еще раз.

– Покажи оригиналы! – требует Алан.

Уотерхауз толкает через стол второй конверт, покрытый штампами СОВСЕКРЕТНО.

Алан нетерпеливо разрывает конверт, выдергивает листки, раскладывает по столу. У него отвисает челюсть.

В первый миг Уотерхауз думает, что его друг неким олимпийским озарением расшифровал листки с первого взгляда.

Однако это не так. Алан совершенно ошарашен.

– Я знаю почерк.

– Да ты что?

– Видел его тысячу раз. Эти страницы написаны нашим старым другом по велосипедным прогулкам, Рудольфом фон Хакльгебером. Руди написал эти страницы.

Всю следующую неделю Уотерхауз мотается на заседания в Бродвей‑билдингс. Всякий раз, как должны прийти штатские (особенно – с аристократическим прононсом), перед началом заседания появляется Чаттан и жутко бодро велит Уотерхаузу молчать в тряпочку, если только не зададут математический вопрос. Уотерхауз не в претензии. Его это вполне устраивает, потому что оставляет время для более важных занятий. На последнем заседании в Бродвей‑билдингс он доказал теорему.

Примерно за три дня Уотерхауз вычисляет, что в самих заседаниях нет никакого смысла – обсуждения явно не могут ни во что вылиться. Он даже пытается доказать это с помощью формальной логики, но не силен в ней и знает слишком мало аксиом, чтобы достичь Q.E.D.

Впрочем, к концу недели он заключает, что все эти заседания – одно из следствий гибели Ямамото. Уинстон Спенсер Черчилль носится с Блетчли‑парком как курица с яйцом, однако перехват адмиральского самолета пробил заметную брешь в завесе секретности. Головотяпы, допустившие этот промах, пытаются спасти положение, распространяя байку о туземных лазутчиках, которые якобы проведали о полете и сообщили по рации на Гуадалканал, откуда и взлетел роковой П‑38. Однако баков П‑38 еле‑еле хватает на полет туда‑обратно, значит, время взлета было рассчитано тютелька в тютельку. Если у японцев на плечах голова, а не кочан капусты, они не клюнут на эту сказочку. Уинстон Черчилль рвет и мечет, и все эти заседания – попытка его умиротворить и выдумать какой‑то разумный поворот в политике.