Криптономикон

Значит, Уотерхауз должен крутить антенну. Он живет в часовне: спит (если вообще спит) в гамаке, натянутом на опасной высоте от пола (скрргы, как выяснилось, исключительно хорошо прыгают).

Если он будет спать днем, городские зеваки увидят, что антенна не поворачивается. Это плохо. Однако если он будет спать ночью, когда немцы отражают радиосигналы от ионосферы, связывая подлодки в Северной Атлантике с базами в Бордо и Лорьяне, по‑настоящему серьезный наблюдатель (скажем, страдающий бессонницей слуга или немецкий шпион, притаившийся с биноклем в скалах) заподозрит, что неподвижная антенна – всего лишь ширма. Поэтому Уотерхауз спит пару часов на рассвете и пару на закате, а это не на пользу здоровью. Когда же он просыпается, ему совершенно нечего делать, кроме как просиживать за пультом восемь‑двенадцать часов кряду, смотреть, как клубится морозный пар изо рта, вертеть антенну и вслушиваться – в тишину!

Он честно признает, что это свинство: жалеть себя, когда другие гибнут на фронте.

Ладно, так чем же заняться, чтобы не сойти с ума? Свои действия он знает назубок: направить антенну примерно к Западу и поворачивать туда‑сюда по убывающей дуге, якобы ловя подводную лодку, потом на время оставить так и не сколько раз присесть для согрева. Он сменил флотскую форму на одеяние из теплой йглмской шерсти. Время от времени, через совершенно непредсказуемые промежутки, врывается кто‑нибудь из слуг с кружкой бульона или чая или просто узнать, как дела, и сообщить, как им все тут гордятся. Раз в день он пишет стопку галиматьи – якобы результаты – и отсылает на военно‑морскую базу.

Остальное время Уотерхауз думает о бабах и о математике. Одно мешает другому. Особенно после того, как пятидесятилетнюю многопудовую повариху Бланш прихватывает не то водянка, не то подагра, не то какая‑то еще шекспировская хворь, и на ее место берут молоденькую, хорошенькую Маргарет.

От Маргарет голова окончательно идет кругом. Когда совсем невмоготу, он направляется в уборную (куда слуги не могут ворваться в неподходящий момент) и берет дело в свои руки. Однако Уотерхауз еще на Гавайях узнал, что самому – не то, что по‑настоящему. Эффект слишком скоротечный.

Пока эффект еще сказывается, он успевает всерьез вгрызться в математику. Алан передал ему кое‑какие свои заметки по избыточности и энтропии в связи с шифрацией голоса, которой занимается в Нью‑Йорке. Уотерхауз прочитывает их и доказывает несколько симпатичных лемм, которые, увы, нельзя отослать Алану, не пренебрегая здравым смыслом и режимом секретности. Покончив с этим, берется за теоретическую криптологию. Поработав в Блетчли‑парке, он понял, как мало пока разработана эта наука.