Любовь к кому вынудила их отказаться от всякой иной любви и от интереса даже к себе? Какое предпочтение обезличило их, раздвоило, отвернуло внимание от факта собственной жизни?f С чем-то таким мы уже сталкивались. С чем? Ну, конечно Же! Мы же в этом разбирались в самом начале. Здесь результат очень похож, на тот, что получился с дочерью у мамы Валерии Егоровны. Помните? “Дозволив” дочери любое самое бездушное отношение ко всем, как к предметам, она, как предательство “сироты-мамы”, запретила той только любить кого-нибудь как людей. За "верность” обещала свою любовь. Прямо героиня Ани Жирардо! Эти ребята тоже были свободны ото всех! Первое, что настораживало в манере психолога “не мешать проявляться инициативе других”, это то, что все, кого он “привел” в группу, проявляли себя абсолютно безлико. Как угодно активно, умненько, выкрутасно, вычурно даже... Но без открытия, без новизны, самим себе несвойственно - скучнейше предсказуемо... Как-то не по-человечески безвинно? Безынициативно! Их живое, иногда обаятельное поведение проявлялось лишь настолько, насколько было бесконтрольно, незамечено ими самими. Они производили впечатление людей, движимых чувством неполноценности и вызывали сострадание, как подранки. Кто ты рядом с Вечностью?Второе. Убедительное сокрытие тридцатилетним мужчиной собственной инициативы было сознательным, ответственным, полностью продуманным, энергичным, весьма инициативным действием. Предоставление другому возможности проявиться. Ироничное, по принципу “не делай того-то”, подсказывание фабулы, якобы желаемых партнером проявлений. Доброжелательное по форме и безразличное, по сути, подтрунивание надо всем, чего партнер мог бы стесняться, считать своими пороками, недостатками. А вместе с тем, походя, и - надо всеми остальными свойствами партнера. Все в манере психолога общаться - на деле обезразличивало, вместе с мнимыми пороками, все свойства другого. Обезразличивало само ваше, а с вами и всех людей, существование вообще. Только вечное имеет смысл. А что ты рядом с Вечностью?! Принявший это отношение человек начинал ощущать себя никтожеством и ничтожеством: “Все мы козявки, и что мы тут делаем, не имеет значения! Все сойдет!”. Скованность, страх ошибиться проходили. Но приходила не свобода человека, а раскованное существование пищевой трубки, раздражающей приложенный к ней центр удовольствия. Ощущалась свобода для никтожества. “Как просто быть ни в чем не виноватым!..”. Кто будет доволен собой, ощущая себя свободной бессмысленностью?! — 170 —
|