Этнопсихология

Влияние Балтийского Поморья сказалось даже на антрополо­гическом облике населения Северной Руси. Проанализировав ма­териалы, относящиеся к X-XIV вв., известный специалист В.В. Се­дов установил, что «ближайшие аналогии раннесредневековым че­репам новгородцев обнаруживаются среди краниологических се­рий, происходящих из славянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, славянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащие ободритам». То же население дости­гало и Ярославского и Костромского Поволжья, то есть того рай­она, к которому всегда привлечено особое внимание норманистов.

Даже и в наше время сохраняются островки, где живут непо­средственные потомки тех давних переселенцев. Так, обследовав недавно население Псковского обозерья (западное побережье Псковского озера), антропологи Ю.Д. Беневоленская и Г.М. Давы­дова обнаружили группу, принадлежащую к «западнобалтийскому типу», который наиболее распространен у населения южного побе­режья Балтийского моря и островов от Шлезвиг-Гольштейна до «Советской» Прибалтики.

Колонизационный поток с южного побережья Балтики на вос­ток должен был начаться с конца VIII в., когда Франкское государ­ство, сломив сопротивление саксов, стало наступать на земли бал­тийских славян и остатки давнего местного населения. В этом же направлении отступает и часть фризов (из области нынешних Ни­дерландов), особенно после крупного поражения датчан в битве при Бравалле в 786 г. Распространение здесь христианства все бо­лее стирает этнические различия, но углубляет религиозные и со­циальные. Опорные же пункты язычества оказываются на южном берегу Балтики.

Сама Скандинавия также оказалась на пути колонизационного потока, идущего с запада на восток. В Скандинавии долго сохраня­лись славянские поселения. В поток этот неизбежно вовлекались и собственно скандинавы, не говоря уже о вооружении в предметах быта, которые можно было и купить, и выменять, отнять силой на любом берегу Балтийского моря. Необходимо только иметь в ви­ду, что в ІХ-Х вв. уровень материальной культуры на южном бере­гу Балтики был едва ли не самым высоким в Западной Европе, а варины еще в VI в. славились изготовлением мечей, которые при­возились на продажу в Италию.

В сказании о призвании варягов особенно подчеркивалась знатность рода Рюрика, хотя никаких доказательств в пользу этого не приводилось. В некоторых средневековых генеалогиях Рюрика с братьями выводили из рода ободритских князей (их считали сыновьями Годлава, убитого датчанами в 808 г.), а тех в свою очередь
привязывали к венедо-герульской генеалогии, по древности уступавшей только датской. Других альтернативных генеалогий для Рюрика нет, если не считать откровенно фантастическую легенду о родстве его с римскими Августами (кстати, и в этом случае его выводили с южного берета Балтики). Но летописцы, настаивавшие на
приоритете Рюрика перед другими династиями, видимо, и не могли ни на что реальное опереться, так как на севере княжеская власть явно имела меньшее значение, чем на юге, в Киеве. Варяги привносили с собой вовсе не монархическую систему, а что-то вроде афинского полиса. Древнейшие города севера, включая Поволжье, управлялись примерно так же, как и города балтийских славян. Кончанская система Новгорода близка аналогичному территориальному делению Штеттина. Даже необычно важную роль архиепископа Новгорода можно понять лишь в сравнении с той ролью, которую играли жрецы в жизни балтийских славян, по крайней мере, некоторых из них. И не случайно, что позднее, когда княжеская власть будет осваивать Волжско-Окское междуречье, в противовес старым «боярским» городам будут воздвигаться новые, княжеские, а в самой новгородской земле княжеской власти так и не удастся
утвердиться.