|
выбрал потому, что в чашке орех. Иначе говоря, слова являются лишь заключительной частью практической ситуации. Постепенно, приблизительно на грани 4—5 лет, ребенок переходит к одновременному действию речи и мышления; опера¬ция, на которую реагирует ребенок, растягивается во времени, распределяясь на несколько моментов; речь появляется в -виде эгоцентрической речи, возникает мышление во время действия; уже позднее наблюдается полное их объединение. Ребенок гово¬рит: «Я достану палку», идет и достает. Сначала эти отношения еще колеблются. Наконец, приблизительно в школьном возрасте ребенок начинает раньше планировать в речи нужное действие и лишь вслед за этим выполняет операцию. Во всех областях деятельности ребенка мы находим ту же последовательность. Так происходит и в рисовании. Маленький ребенок обычно раньше рисует, потом говорит; на следующей стадии ребенок говорит о том, что он рисует, сначала по частям; наконец, формируется последняя стадия: ребенок раньше говорит, что нарисует, потом рисует. Попытаемся в двух .словах представить ту колоссальную революцию, которая происходит у ребенка, когда он переходит к мышлению с помощью речи. Здесь можно провести аналогию с той революцией, которая происходит тогда, когда человек впер¬вые переходит к употреблению орудий. Относительно психологии животных очень интересны предположения Г. Дженнингса: для каждого животного можно определить инвентарь его возможно¬стей исключительно по его органам. Так, рыба не может летать ни при каких обстоятельствах, но она может производить плава¬тельные движения, которые определяются ее органами. До 9 месяцев и человеческий ребенок всецело подчиняется тому правилу; вы можете составить инвентарь возможностей для ребенка исходя из структуры его органов. Но в 9 месяцев совершается перелом, с этого момента человеческий ребенок 268 выходит из схемы Дженнингса. Как только ребёнок в первый раз дотянул за шнурок, привязанный к погремушке, или подтолкнул одной игрушкой другую, чтобы приблизить ее к себе, органология теряет прежнюю силу, и ребенок начинает отличаться в своих возможностях от животного, характер приспособления ребенка к окружающему миру решительно меняется. Нечто подобное проис¬ходит и в сфере мышления, когда ребенок переходит к мышлению с помощью речи. Именно благодаря такому мышлению мысль Приобретает устойчивый и более или менее постоянный характер. Мы знаем свойства всякого простого раздражения, действу¬ющего на глаз: достаточно малейшего поворота глаза, чтобы изменился сам образ. Вспомним эксперимент с так называемым послед овательным образом: мы глядим на синий квадрат, когда его убирают, мы видим на сером экране желтое пятно. Это форма простейшей памяти—инерция раздражения. Попробуем перевести глаза вверх—квадрат поднимается вверх, переведем глаза в сторону—квадрат переходит в сторону. Отодвинем экран— отодвигается квадрат, придвинем—он придвинется. Получается страшно неустойчивое отражение мира в зависимости от того, на каком расстоянии действуют раздражения, под каким углом и каким способом они действуют на нас. Представим себе, говорит Иенш, что было бы с маленьким ребенком, если бы он находился во власти эйдетических образов: мать, которая стоит в десяти шагах от него, и мать, • которая подошла ближе, должна была бы вырасти в глазах ребенка в десять раз. Величина каждого предмета должна была бы значительно изменяться. Животное, большое и мычащее, на расстоянии ста. шагов ребенок должен был бы видеть, как муху. Значит, если бы не было Корректиру¬ющей поправки на пространство в отношении к каждому предме¬ту, то перед нами была бы в высшей степени неустойчивая картина мира. — 263 —
|