Пустяки психологии. Пристрастные записки Феи-крестной

Создается впечатление, что Эллинор действует в темноте и тишине, где становятся важными, “крупными” всякий шорох и шепот, малое движение, эхо шагов... Площадка же, где строит графически четкие мизансцены Хельмут-директор, как бы ярко осве­щена, и на ней нет места случайному и смутному. Здесь – ясность, замысел, порядок. Эти два пространства словно притягиваются друг другом, через протагониста и соединяясь, и разграничиваясь одновременно. Позже, в шеринге, Эллинор – как и все остальные – говорит сначала “из роли”: “Как твое alter ego я чувствовала...” И в этот момент впервые ее голос для протагониста перестает быть голосом невидимки или медиума и приобретает отдельность, лицо, – а с ними и другие права.

...В сдержанной, временами даже кажущейся отстраненной авторской манере изложения очень многое – от истинно европейского взгляда на вещи: уже столько всего произошло и было сказано, за идеи пролито столько крови и чернил, что в конце нынешнего бурного века кажется излишним повышать голос ради какого бы то ни было суждения. Читая, словно погружаешься в некий “культурный слой”, где смешались двунадесять языков, и сейчас уже неважно, кто и кого завоевывал. Копнешь – черепок этрусской вазы; еще копнешь – рогатый шлем, а то и кремневый наконечник стрелы... Поневоле станешь махать лопатой потише: уместней кисточка и хороший запас терпения. Тем более, что в таком “раскопе” можно напороться и на неразорвавшийся снаряд времен последней большой войны...

Эллинор говорит, что в русской речи ей слышатся отзвуки польской: она из Силезии, из судетских немцев. Превратности истории вынудили оставить родные места. Глядя на заросли подмосковной крапивы, добавляет: “После войны мы это клали во все: в хлеб, в суп... Очень хорошее растение”.

В молодости она изучала теологию и педагогику в Тюбингене и Гамбурге, потом растила четверых детей, уже в Швейцарии. Впереди была длинная история: сначала занятия керамикой (для души), потом – астрология (всерьез, не по-любительски[*]), еще потом – аналитическая психология, а уж совсем потом – психодрама и их синтез. В некоторых из этих разных миров они бывают с Хельмутом: много лет как супруги, а в последний период своей долгой совместной жизни еще и как ко-терапевты. А в некоторых она “своя” и сама по себе, сухонькая и прямая, с чуткими руками керамистки и неслышной поступью, парадоксально сочетающая деликатность и хватку. Одна молодая российская коллега после тренинга Барцев сказала, что больше не боится старости: увидела другие возможности, связанные с этим возрастом.