Теория языка

Конечно, когда я слышу слово я из уст моего знакомого, то это более значимо для меня; а когда некто за дверью на вопрос Кто там? отвечает: Я, — он рассчитывает на то, что я по звуку его голоса выделю лично его из круга моих знакомых. Фонологически оформленное и достаточно четко отличимое от других слов немецкого языка звуковое образование ich воспринимается как имеющее идентичную фонологическую форму, исходя из миллионов уст. Только голосовая материя, мелодический облик индивидуализирует его, и смысл ответа моего посетителя перед дверью — в том, что фонематическая структура, языковой аспект формы произнесенного им ich отсылает меня, спрашивающего, к характеру голоса. Следует признаться, что это очень странное отношение: форма чего–то служит здесь для того, чтобы отослать к особенности материи, реализуемой в этой форме. Это отношение, однако, вовсе не столь исключительно в мире, как можно было бы вообразить. Но краткости ради мы откажемся от рассмотрения параллельных примеров, иллюстрирующих наш тезис.

Итак: функция этого оформленного языкового образования как средства общения в простом и ясном, придуманном нами случае исчерпывается, по сути, тем, что она направляет физиогномический «взгляд» получателя сообщения на характер голоса. Либо одновременно глазами и ушами, либо только ушами, получатель должен воспринять и понять отправителя. Таким образом, форма слова как таковая не содержит в своем значении никаких сведений о том, о ком (или о чем) идет речь. Именно поэтому я изначально не является именем. Но звуковую материю, посредством которой идентичное по форме слова ich реализуется из одних уст так, а из других уст — иначе, можно воспринять по–разному. Наш отправитель перед дверью полагается на то, что его лично узнают по этой материи. Какие новые функции в контексте предложения придаются этому указательному слову и какие выводы делают из этого психологи и философы, возводя его в ранг научного термина, к нашей теме не относится.

Обратимся для сравнения к функции собственного имени, действительно являющегося именем; мой посетитель перед дверью, если его не узнают по голосу, назовет свое собственное имя. (Всю комедию со словом я, скажем в его оправдание, он разыграл в назидание теоретикам языка.) Собственное имя есть языковое образование, по форме своей призванное функционировать как индивидуальный знак в кругу тех, кто знает и употребляет его. Дж. Ст. Милль иллюстрирует функцию собственного имени известной историей о разбойниках из «Тысячи и одной ночи», где кто–то из шайки помечает меловой чертой городской дом, чтобы, вернувшись со своими товарищами, узнать его среди множества других домов. Аналогично этому штриху мелом, функция собственного имени, по Дж. Ст. Миллю, сводится к диакритической функции: собственное имя выступает как чисто индивидный показатель, своего рода индивидуальный знак (Individualzeichen), в то время как общее имя (Artname) обладает коннотацией. Последнее мы пока не рассматриваем. В любом случае, характер собственного имени как назывного слова проявляется в том, что этот языковой знак может исходить из уст любого говорящего, звуковая материя в нем нерелевантна для выполнения им своей назывной функции. Не в характере голоса, а в фонематической структуре закреплена функция собственного имени как индивидуального знака. Ситуационным эквивалентом собственного имени может послужить я моего посетителя перед дверью — но только тогда, когда произносящий это я рассчитывает на диакритическую значимость характера голоса.