Наверное, излишне напоминать о том, что речь идет именно о варьируемых моментах. Выделение разных аспектов — всегда нечто иное, нежели объединения отдельных частей, и целостное языковое выражение характеризует высказывание Энгеля о том, что «представления об объекте и о производимом им впечатлении настолько неразрывны, внутренне взаимосвязаны, едины, и человек стремится отразить в обозначениях этих представлений их внутреннюю взаимосвязь и единство. Один знак, одновременно удовлетворяющий обеим целям, несомненно, понравится ему больше многих знаков, расчленяющих и разделяющих то, что он вовсе не желает разъединять»[74]. 6. Две формы материального уклона Аксиому о знаковой природе языка можно подтвердить еще несколькими примерами. Как известно, принципы должны не только указывать верный путь, но и предохранять от блужданий и тупиков. От чего же аксиома предохраняет лингвистику? От материального уклона, с одной стороны, и от магических теорий — с другой. Предположим, просвещенный европеец приходит в индейское племя и не может ничего рассказать о почитаемом там идоле, кроме того, что он сделан из дерева. Человек, искушенный в сфере гуманитарного знания может вступить с ним в дискуссию по этому поводу, начертив нечто мелом на доске и спросив, что сие означает. Если последует безапелляционный ответ, что это всего лишь мел, и ничего более, хотя изображение выглядит приблизительно так , я вслед за Гомперцем сочту это проявлением последовательного материального уклона. Слова и действия индейцев и других племен, находящихся на той же стадии развития, по отношению к идолам обычно считают проявлениями магического мышления. На самом же деле оно не столь уж резко (и не во всех отношениях) противостоит мышлению радикально настроенного просветителя, как можно предположить на первый взгляд: ведь любое «магическое» мышление так же грешит против аксиомы о знаковой природе объекта, функционирующего как знак (Zeichenhaftem), и дает физикалистские каузальные объяснения (в самом широком смысле слова) там, где слово принадлежит соматологии или другой родственной соматологии науке о структурах. По–моему, это — наиболее точное описание магического мировоззрения в той мере, в которой оно доступно нашему пониманию. Интересен и в высшей степени важен вопрос, касающийся явлений, точнее всего обозначаемых термином «внутренняя языковая форма» (die innere Sprachform), а именно вопрос о том, что именно из откровений магического миросозерцания отражено в том или ином языке (в том числе и в том, на котором мы говорим). Разумеется, теория языка не должна включать такое миросозерцание. Впрочем, По–моему, значение подобных черт в том или ином человеческом языке слишком переоценено по сравнению с немагическими, обязательно представленными в тех случаях, когда язык служит средством общения в повседневной жизни и вне магической сферы. Доказательства, которые мне, кажется, удалось найти, будут приведены в другом месте. — 42 —
|