Если требования построения предложения удовлетворены, то остаются еще такие небольшие зоны свободы, как выбор слов и словообразование, в которых могут проявляться живописательные тенденции. Старые грамматисты были на верном пути, выбрав вместо более широкого по значению немецкого композита Lautmalen (звукописание) более узкое по значению Namen–malen (живописание названиями) в качестве обозначения обнаруженного способа. Однако и при этом существуют еще и другие ограничения. Отдельно взятый говорящий не может, живописуя, произвольно расширять лексикон; всегда будет оставаться открытым, найдет ли он в словаре то, что ему нужно, или допускает ли язык в целом то или иное новообразование — такое, какое ему подходило бы. Мы констатируем без какого–либо дальнейшего обсуждения в качестве второго граничного условия звукописания, что словарный запас языка можно умело использовать, но его нельзя существенно расширять за счет новообразований. Как обстоит дело с использованием словаря и с его исторически прослеживаемыми изменениями в отношении живописующего способа — пока это открытый вопрос. Названия шумов — это явно более или менее верно воспроизводящие явления звуковые картинки. Сколько сопоставимого с самого начала может таиться в других словах или попало в них в ходе истории слова, еще подлежит детальному исследованию. Далее: третья граница станет заметной, если принять во внимание существование фонологи и. Я повторяю: звуковая материя языка необычайно богата живописательными потенциями. Однако, если истинно утверждение фонологов о том, что каждый язык использует только отобранную систему звуковых знаков (фонем), что следует из этого? Если дать себе труд найти детальный и систематический ответ на этот вопрос, то результат будет чрезвычайно поучительным. В таком ответе должно содержаться многое: данные о степенях свободы и одновременно о новых запретах. Чтобы в соответствии с программой начать говорить о последнем моменте — о том, что противодействует живописанию в фонологии, — надо констатировать, что потребность в живописании первоначально переадресовывается от слова к еще более малым зонам, где она могла бы проявиться. Она распределяется по отдельным звукам и проявляется в фонологически иррелевантных зонах варьирования. Только она не должна просто так выходить за их пределы. 4. Один пример из эксперимента Вернера Чтобы быстро и наглядно разъяснить то, что я имею в виду, целесообразно обратиться непосредственно к наблюдениям Вернера и других — тех, кто в наши дни удельный вес живописного в языке вновь оценивает выше, чем это было принято с давних пор. Испытуемые субъекты Вернера извлекают шаг за шагом, например, из звучания слова Seife 'мыло' все то, что, по их мнению, живописующе характеризует предмет мыло. Каким образом, по их мнению, схвачены определенные свойства этого предмета, такие, как скользкость, пенистость и т.п.? Протоколы, зафиксированные черным по белому, не засвидетельствовали ничего иного, как рассмотрение слова звук за звуком, чтобы в каждом отдельном случае сказать, что кое–что от живописного изображения общего характера заключено в S, кое–что — в ei, кое–что — в f. То, что именно так поступают, не случайно; с учетом существования фонологии этого следовало ожидать. Ведь каждая фонема (звуковой знак) оставляет определенный простор для реализации, и в пределах этого простора могут быть помещены и реализованы живописательные изюминки. Длительные шумы в S и в f могут быть артикулированы говорящим слишком громкими или слишком долгими; a ei, допустим, может быть модулировано для живописания пены. Отсюда пошаговый метод такого описания. — 167 —
|