|
голоса звучат в преднайденном автором слове (ведь ничьих слов нет). Слово — это драма, в которой участвуют три персонажа (это не дуэт, а трио). Она разыгрывается вне автора, и ее недопустимо интроицировать (интроэкция) внутрь автора» (там же. С. 332). Подобное понимание слова является необходимым условием гуманитаризации образования. Если вдуматься в этот заштампованный лозунг, то смысл и цель гуманитаризации (добавим — и гуманизации) образования состоят в сохранении и развитии индивидуальности учащихся. А согласно Бахтину, свое слово в культуре — это и есть индивидуализация. Лучшим комплиментом Бахтину, настаивавшему на индивидуализации стиля, являются учащающиеся сегодня сетования на утрату столь единого недавно языка, нормативной логики и убогой стилистики языка, на котором было трудно выразить человеческий смысл, в нашем идеологическом общежитии. Подойдем к проблеме живого знания и трудностям, связанным с его получением, с другой стороны. Поучительные уроки академическая наука получает от своих практических приложений. Сошлемся на известного психолога, психоаналитика и психотерапевта Э. Эриксона, писавшего в своей книге «Детство и общество»: «Мы ведем речь о трех процессах: соматическом, Эго-процессе и социальном. В истории науки эти три процесса были связаны с тремя научными дисциплинами: биологией, психологией и социальными науками. Каждая из них изучала то, что могла изолировать, сосчитать и расчленить: одиночные организмы, отдельные души (minds) и социальные институты... Во всех этих случаях научная дисциплина наносит ущерб предмету наблюдения, активно расчленяя его целостное состояние жизни для того, чтобы сделать изолированную часть податливой к применению некоторого набора инструментов или понятий. Наша клиническая проблема и наше пристрастие — иного порядка. Мы изучаем индивидуальные человеческие кризисы, вовлекаясь в них как терапевты. При этом мы обнаруживаем, что упомянутые выше три процесса представляют собой три стороны человеческой жизни. Тогда соматическое напряжение, тревога индивидуума и паническое настроение группы — это три разных образа, в которых человеческая тревога являет себя различным методам исследования» (Эриксон Э., 1996б. С. 67). В книге «Идентичность: юность и кризис» Эриксон, чтобы избежать отождествления выделенных им процессов с традиционными областями знания, назвал эти аспекты человеческого существования Сомой, Психеей и Полисом. Вспомним триаду Платона: Космос, Психея и Полис. Бо?льшая забота о собственном теле по сравнению с Космосом, Вселенной, Природой, да и с собственной душой, — это достояние нашего времени. На Космос полезно было бы посмотреть как на энергетическое поле, обеспечивающее развитие человека, а на Полис — как на культурное и энергетическое поле, обеспечивающее образование человека. Эриксон ушел от унылой теории двух факторов или от двойной детерминации поведения, деятельности, сознания человека биологическим и социальным. Эта теория оставляет за скобками самого человека. Среднее звено — Психея — это пространство для свободного выбора, для человеческой самости, для самодетерминации, саморазвития и самоопределения, для поиска собственной идентичности, для самоедства, наконец. Проблематика самодеятельности (С. Л. Рубинштейн), самореализации, самоопределения не чужда и отечественной психологии. Сейчас ее интересно развивает В. А. Петровский. А. А. Брудный считает, что главный вопрос состоит в том, является ли Психея предметной или она — иллюзия предметности. Вроде огня? Попытаемся ответить на этот вопрос немного позже. Сейчас лишь заметим, что подчинение ли, преодоление ли Психеей Сомы ли, Полиса ли или того и другого вместе — это постоянный и бесконечный сюжет для искусства и науки. Они вместе поставляют нам немало примеров, когда не только Психея оказывается иллюзией предметности, но ставится под сомнение предметность, материальность, телесность самого человека. В науках о человеке материальности достаточно, даже с избытком, а целостность утрачена, поэтому человек кажется призрачным, почти как ангел, хотя явно не ангел. — 42 —
|