|
Автор вступительной статьи к книге Фаворского Г. К. Вагнер, говоря о слиянии мироощущения и мировоззрения, называет это реализмом. И, суммируя высказывания Фаворского о природе и ее восприятии, заключает, что он под реальностью разумел именно то, что мы знаем, а не нечто отличное от нее. Это и определяет «настоящего реалиста». Художник-реалист «берет произведение как активное действие, организующее материал соответственно мировоззрению, и тем самым, по-видимому, необходимо обладающее единством мировоззрения и мироощущения» (там же. С. 31). Возможно, это заблуждение, но достижение подобного единства представляет собой благодарную цель усилий всех наук об образовании. Разумеется, такая работа очень сложна. И ее не нужно форсировать. Запорожец предупреждал о неразумности, а иногда и пагубности торопливости в переводе детей с одной ступени развития на другую, например, от образа к слову, от игры к учению, от предметного действия к умственному и т. д. Каждый этап детского развития обладает непреходящей ценностью, и его «проскакивание» чревато труднопредсказуемыми последствиями. Как указывалось ранее, к живому знанию относится знание мистическое, или мистический опыт. Он так и называется, потому, что природа его неизвестна, хотя его источник обычно выносится, экстериоризируется вовне (ср.: «Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется...»). С. С. Хоружий пишет об этом: «…Для мистического опыта концептуализация имеет наиболее скудные результаты... Здесь царят туманная приблизительность, сомнительная импровизация либо откровенная редукция; и, в частности, за рамки второго не вышла и попытка самого Джемса заложить теоретическую основу темы, выделив четыре главных признака мистических переживаний: неизреченность, интуитивность, кратковременность, бездеятельность воли» (1998. С. 40). Судя по цитированной работе Хоружего в целом, не все обстоит так печально с пониманием мистического опыта. Согласно автору: «Область мистического опыта составляют явления столько редкие или исключительные, необычайные, сколько такие, которые можно назвать онтологически пограничными: явления, в которых «идет речь» о преодолении границ, выходе за пределы самого способа бытийствования человека, онтологического горизонта человеческого существования — т. е. «здешнего бытия», наличной эмпирической реальности» (там же. С. 41). Это очень важное пояснение. Вводя мистический опыт в контекст онтологии (хотя бы и пограничной), автор делает интересный шаг по пути демистификации мистического опыта. Такое впечатление еще более усилится, если признать, что преодоление достаточно суровых определений бытия: пространства, времени, социума, а проще говоря, — наличной ситуации — это достаточно обыденная вещь в поведении и деятельности. Иное дело, какова мера, качество, где предел трансформации, преодоления, превосхождения, как говорит автор, предикатов наличного бытия. И здесь автор делает следующий шаг. Он отвлекается или оставляет открытым вопрос об актуальном достижении посредством мистического опыта каких-то сущностей и переводит проблему в иную плоскость. А именно, в плоскость всецелой направленности, устремленности человеческих энергий к выходу за пределы наличного бытия. Если же еще принять утверждение Хоружего, что определенный горизонт в онтологическом измерении энергии, взятой в ее отношении к бытию, сам представляет собой бытие-действие, то мы выходим на достаточно твердую почву психологии действия, в том числе и живого действия, анализ которого впереди. А пока вернемся к живому знанию. — 36 —
|