|
Что же представляет собой мир знания, построенного посредством многих языков? Можно ли представить себе его образ? Такие попытки делались неоднократно. Их лейтмотивом звучал образ пространства — globus intellectualis — Лейбница, затем более известные духосфера, ноосфера, семиосфера, когитосфера, техносфера (все они включают также и знания), перцептивное пространство, мир сознания, ментальное пространство, логическое пространство, поле, провал, пирамида, тупики, лабиринты, глубины, бездны незнания, вершины знаний и т. п. Звучали и энергетические мотивы: знание — свет, знание — сила, эйдетическая энергия или энергия образа, пороховой погреб, фонтан, энергия заблуждения. Реже звучали мотивы времени: вечная истина, эпоха Просвещения, серебряный век, хронологическая провинция. Встречаются и вполне конкретные метафоры: мозг, крыша, корабль дураков, параноев ковчег, менталитет и т. п. Все приведенные образы и метафоры, конечно, имеют право на существование, поскольку они рождены воображением и языком, а с языком не поспоришь: он имеет свои законы. Но все же один образ придется отбросить сразу. Это идентификация знаний и мозга, или размещение знаний, даже сознания, в пространстве мозга. Осип Мандельштам заметил, что «колба не является пространством, в котором совершается химическая реакция. Это было бы чересчур просто». По такому же чересчур простому пути идут и некоторые ученые, склонные искать не там, где потеряно, а там, где светлее. Приведем по этому поводу размышление М. К. Мамардашвили, которое полезно знать представителям компьютерной науки, наивно полагающим, что моделирование функций мозга — это и есть моделирование знания и сознания, а также ищущим нейроны сознания: «Можно, например, пытаться показать, как те или иные сознательные состояния вызываются процессами в нейронах головного мозга и комбинациями их активности. Но, независимо от успеха или неуспеха попытки такого рода, ясно, что знание о нейронах не может стать элементом никакого сознательного опыта, который (после получения этого знания) порождался бы этими нейронами. Так вот, это и есть один из шагов редукции: в объяснении образований сознания понятие нейронов является лишним, лишней сущностью, поскольку, в принципе, ни в какой воображаемой культуре, ни в каком вообразимом сознательном существе эти процессы, вызывающие, как мы знаем (я слово «знание» подчеркиваю), активность сознания, не могут стать элементом сознательного опыта» (1984. С. 28). Эти слова в полной мере относятся и к рассуждениям об асимметрии функций левого и правого полушарий, без упоминания которой не обходится, кажется, ни одна работа, посвященная механизмам творческой деятельности. Асимметрия не вызывает сомнения, как и то, что мозг обеспечивает работу сознания. Но нелепо пытаться сделать работу того или иного полушария элементом сознательного опыта. К тому же нельзя забывать, что мозг в принципе «беспартиен». На нем может быть записано любое знание, любой опыт, независимо от их осмысленности, истинности, нравственности и прочих существенных измерений человеческого сознания и бытия. — 258 —
|