|
Широкое распространение подобных взглядов порождает нечто вроде презрения к внешним проявлениям психической жизни. Осознанные рассказы клиентов отвергаются как не стоящие доверия, а разбору текущих проявлений мотивов предпочитают прослеживание поведения субъекта на более ранних стадиях развития. Индивид потерял право на доверие. И в то время когда он занят обустройством своей жизни в настоящем и будущем, большинство психологов заняты раскопками его прошлого. Теперь становится понятно, почему методы, изобретенные Юн-гом, Роршахом, Мерреем пользуются такой популярностью у психодиагностиков. Эти методы не требуют от субъекта рассказа о его интересах, о том, что он хочет и что пытается сделать. Они также и не спрашивают напрямую о его отношениях с родителями и другими значимыми людьми. Они делают выводы об э.тих отношениях полностью на основании вымышленных идентификаций. Этот непрямой, скрытый подход к моти- вации настолько популярен, что многие клиницисты и университетские центры уделяют подобным методам диагностики гораздо больше времени, чем любым другим. Однако иногда клиент может шокировать своего «проективного» психолога вторжением своего неожиданного сознательного отчета. Мне рассказали об истории пациента, который отметил, что карточки теста Роршаха наводят его на мысли о половых сношениях. Клиницист, рассчитывая зацепить скрытый комплекс, спросил почему. «О, —- ответил пациент, — да потому, что я думаю о сексе всегда и везде». Едва ли для выяснения этой мотивации клиницисту на самом деле требовался Роршах. Большинство психологов предпочитают подступать к потребностям и конфликтам личности окольными путями. И объясняется это, конечно, тем, что каждый человек, даже невротик, достаточно хорошо приспосабливается к требованиям реальности и только в бесструктурной проективной ситуации проявляет свои истинные потребности и тревоги. «Проективные тесты, — пишет Стегнер (Stagner, 1951), — более диагно-стичны, чем реальные события». На мой взгляд, это бескомпромиссное заявление представляет собой кульминацию столетней эры иррационализма и недоверия. Неужели субъект не имеет права на доверие? Для начала рассмотрим исследование, проведенное во время войны, с привлечением 36 добровольцев, которые провели шесть месяцев на полуголодной диете (Brozek, Gnetzkow, Baldwin and Cranston, 1951). Их диета была настолько скудна, что каждый из них за полгода потерял в среднем четверть собственного веса. Потребность в пище была невыносимо велика, беспрестанный голод мучителен. В то время, когда они не были заняты какими-либо лабораторными заданиями, они обнаруживали себя почти всегда думающими о еде. Вот типичная фантазия, рассказанная одним из испытуемых: «Сегодня у нас меню № I. Но это же, кажется, самое маленькое меню! Что мне сделать с картошкой? Если я словчу, то смогу добавить больше воды... Если я буду есть чуть-чуть быстрее, пища дольше будет оставаться теплой, а я люблю теплое. Но все равно она так быстро заканчивается». Любопытнейший факт: в то время как все устремления испытуемых были очевидно сосредоточены только на еде, а вся энергия направлена на реализацию этой потребности, это никак не отразилось в проективных методиках. Исследователи сообщают, что из использованных тестов (свободные словесные ассоциации, тест начальных букв, анализ сновидений, тесты Роршаха и Розенцвей-га) только один тест свободных ассоциаций дал ограниченные*свиде-тельства об озабоченности едой. — 54 —
|