|
Наш анализ представлений Челпанова о марксизме до начала дискуссии с Корниловым позволяет нам сделать следующие выводы. Все три рассмотренные выше работы Челпанова – «Мозг и душа», «Введение в философию», «Дополнительный курс логики» – не посвящены специально марксизму, это даже не философские или психологические монографии, а всего лишь учебники для высшей школы, предназначенные, следовательно, не для узкого круга теоретиков– профессионалов, а для студенческой аудитории. Учебники же, как известно, по сравнению с чисто научными работами являются по своей функциональной сути более консервативными, менее проблематичными, словом, не такими современными и глубокими, ведь в них необходимо отражать уже устоявшееся, ставшее бесспорным (и понятным!) знание. Мало того, во всех трех работах вопрос о марксизме проходит как незначительный по объему, глубине и детальности рассмотрения. Мы ясно видим, что Челпанов имел дело лишь с отдельными работами, отдельными мыслями, высказываниями К. Маркса и Ф. Энгельса, нередко пользуясь при этом оценками и суждениями о марксизме других исследователей (Плеханова, Масарика, Штерна и т.д.). Не менее важно и то, что все три упомянутые работы Г.И. Челпанова – это работы не по психологии, а по философии или логике. Поэтому мы можем с полным правом утверждать, что Челпанов как психолог до революции ничего не писал о марксизме. Такой вывод мог бы выглядеть как упрек Челпанову или даже В. Вундту, если бы мы не представляли себе сейчас достаточно ясно, какое положение занимали марксистские идеи в контексте научной и философской мысли в Европе конца XIX – начала XX вв. Но и для Челпанова-философа до революции марксизма как самобытного целостного философского учения («философии марксизма») не существовало. В общей иерархии философских идей и теорий Маркс, Энгельс и Плеханов занимали у Челпанова низкое место. Челпанов показывал необоснованность и неоригинальность марксистских идей. Поэтому и до дискуссии, и уже во время нее для Г.И. Челпанова не существовало вопроса о значении марксизма для философии и тем более – для психологии, а идея создания особой марксистской психологии выглядела для него, пожалуй, столь же фантастичной, сколь и призыв создания особой «ницшеанской», «спенсеровской» или «молешоттовской психологии», претендующей на превосходство как со всеми предшествующими, так и современными теориями в психологии. То же отношение к марксизму осталось у Челпанова и в дальнейшем. В 20-е годы Челпанов совсем не случайно употреблял в качестве основного выражение «идеология марксизма», а не «марксизм» или же «философия марксизма». Это была не только дань политической моде. Менее опытные и неискушенные в логических тонкостях оппоненты Челпанова вовсе не реагировали на подобные нюансы. В 20-е годы дореволюционный «багаж» Челпанова в понимании сути философии марксизма и вопроса о психике (и психологии, следовательно) в марксизме позволял ему осознанно держаться плехановской формулы: марксизм – это вид спинозизма. Так Челпанов выражал свое отношение к оригинальности и значимости марксизма. — 54 —
|