|
Мы не имеем сколько-нибудь строгого определения понятия "сознание". Указания на то, что категория сознания относится к числу предельных абстракций, что сознание — это культурно-историческое образование, конечно, бесспорны, но эти указания не заменяют определения. Возникает вопрос, возможно ли создание структуры неопределимой или неопределенной системы. Утешением исследователю должно служить то, что сознание в этом смысле не уникально. Аналогично обстоит дело с понятиями "живое вещество", "живое движение". В. И. Вернадский говорил, что он не знает, чем живое вещество отличается от неживого, но он никогда не ошибается, различая их. Н. А. Бернштейн, вводя понятие "живого движения", не дал его определения. Сейчас известно, что человеческий глаз отличает живое движение от механического за доли секунды. А человеческий интеллект пока не способен концептуализировать имеющиеся между ними различия. И все это не мешает продуктивным поискам структуры живого вещества, живого движения. Попытки их структурирования, моделирования, имитации на неживом субстрате представляют собой эффективный путь их изучения, в конечном счете и их определения. Сказанное относится и к живой душе, и к живому сознанию, которые производны от живого вещества и живого движения, прежде всего живого движения истории человечества. Сознание — не только неопределимая, но и свободная система (ср.: О. Мандельштам: "Посох мой, моя свобода — сердцевина бытия"). Не является ли попытка определения и структурирования свободной системы подобной задаче определения квадратуры круга. Единственный путь преодоления этого парадокса — следовать за жизнью. Нужно понять, как природная среда накладывает свои, порой весьма суровые, ограничения на жизнь и деятельность любой свободной системы. Такие ограничения испытывает даже "несотворенная свобода", существование которой постулировал Н. А. Бердяев. Прекрасно о взаимоотношениях организма и природной среды писал О. Мандельштам: "Никто, даже отъявленные механисты, не рассматривают рост организма как результат изменчивости внешней среды. Это было бы чересчур большой наглостью. Среда лишь приглашает организм к росту. Ее функции выражаются в известной благосклонности, которая постепенно и непрерывно погашается суровостью, связывающей тело и награждающей его смертью. Итак, организм для среды есть вероятность, желаемость и ожидаемость. Среда для организма — приглашающая сила. Не столько оболочка — сколько вызов" [34, с. 342]. Заметим, что речь идет не о приспособлении, не о стимуле и реакции, а о вызове и ответе, т. е. об акции, акте. Вызов может быть принят только существом, способным к выбору, обладающим хотя бы минимальной свободой. Под природой в случае изучения сознания следует понимать и социум. При этом конечный, может быть, лучше сказать — исторический итог встречи таланта, интеллекта, остатков полузадушенной внутренней свободы, сохраняющихся в едва живом теле, с "выдающейся посредственностью", с тупой и железной волей самодержца, диктатора, самодура и террориста далеко не всегда предсказуем. Автор приведенных строк об организме и среде в начале 1937 г. писал К. И. Чуковскому из Воронежа: "Я тень. Меня нет. У меня есть только право умереть... Есть только один человек в мире, к которому по этому делу можно и нужно обратиться... Если Вы хотите спасти меня от неотвратимой гибели — спасти двух человек, помогите, уговорите других написать..." И в том же году, и в том же Воронеже пишет он стихотворение, в котором выступает как титан, запрягший "десять волов в голос". Стихотворение заканчивается вызовом поэта: — 181 —
|