|
Еще одним примером, иллюстрирующим взаимоотношения внешней и внутренней формы, может быть вытеснение из памяти. Вытеснение — это не погружение каких-либо содержаний в некоторый физикальный низ, а деятельностно-семиотическая переработка такого содержания, нередко извращающая и изменяющая его до неузнаваемости. Тем не менее эта превращенная внутренняя форма, не данная субъекту в самонаблюдении, продолжает действовать на него, определять сознание, поведение и даже личность [21]. М. К. Мамардашвили оставил нам проблему определения и конструирования специального оператора, посредством которого "производятся" превращенные формы. Можно предположить, что в такой роли выступают различные психические действия, которые сливаются, "спаиваются" в некоторое единое, цельное, культурное, даже духовное единство со своими психологическими инструментами — медиаторами: знаком, словом, символом, мифом. Преимущества обсуждения психологической проблематики и прежде всего проблематики сознания в понятиях внешней и внутренней форм по сравнению с традиционным для психологии противопоставлением внешнего и внутреннего состоит в том, что мы имеем дело с одним объектом исследования, снимаем оппозицию объективного и субъективного, поскольку внутренняя форма при всех трудностях ее определения и изучения, оказывается столь же объективной, как и внешняя. Если же мы изначально разорвали внешнее и внутреннее, то никогда в рамках логически гомогенного рассуждения не сможем их связать, не сможем прибыть к тому месту, где они слиты. Классическим примером этого являются бергсоновские попытки связать разорванные им вначале память тела с памятью духа. Превращения, возможно более точно — жизнь форм и их развитие, согласно М. К. Мамардашвили, объясняют возникновение феноменов иррациональности, синкретичности, проявляющихся как в познании, так и в поведении человека. Важно, что превращенные формы не утрачивают предметности, присутствовавшей в исходных внешних формах. Но, конечно, предметность также выступает не в своих исходных, а в превращенных формах. М. К. Мамардашвили характеризует последние как квазисубстанциональные объекты, как квазипредметы, предметы-фантомы. Сложность их исследования состоит в том, что превращенные формы — это не просто видимость, а внутренняя форма видимости, т. е. устойчивое и воспроизводящееся ядро. Он специально подчеркивает, что превращенность "есть качественно новое дискретное явление, в котором предшествующие промежуточные звенья "сжались" в особый функциональный орган, обладающий уже своей особой квазисубстанциональностью (и, соответственно, новой последовательностью акциденций, часто обратной действительной)" [21, с. 275]. — 174 —
|