|
У части людей совершаемые ими грехи никак не отражаются на их здоровье. Это либо отсутствие признаков совести, либо попущение Божие, тайна, которую нам знать не дано. В любом случае, никакой механической модели (согрешил — обязательно заболеешь) нет и быть не может. Вот иллюстрация из жизни. Осенью дворик нашего храма особенно красив. За алтарем разбиты клумбы с цветами, посажено несколько рябин, полыхающих в октябре багровыми красками. Я пришел сюда задолго до начала вечерней службы и присел на скамейку под рябину с книгой в руках. В интересных беседах митрополита Антония Сурожского говорилось о взаимоотношениях врачей и пациентов, о христианском отношении к болезням, о психологической помощи больным и умирающим. На соседней скамье тоже сидели люди и о чем-то оживлённо беседовали. Невольно я стал свидетелем и участником их беседы. Сначала, углублённый в чтение, я не понимал, о чём идет речь. Краем уха слышал, что они спорят о каких-то цифрах. Невольно прислушавшись, понял, что беседа идёт о каком-то больном, который наконец-то раскаялся в своих грехах. В разговоре принимали участие трое: молодой человек, очень полный, с небритыми щеками и в толстых очках, пожилая женщина в черном платке и таком же черном длинном плаще, и средних лет дама, довольно богато одетая по сравнению со своими собеседниками. — Семь лет в таком грехе, — быстро говорила старушка. — Вот и в Писании сказано: «Сколько грешил, столько и страдать будешь». — «Где это написано»? — невольно подумал я. — Но ты, матушка, учти, — обратился к ней молодой человек, — он год в монастыре на послушании провел. Это зачтётся. Год за два. — «Ого, прямо-таки северные льготы какие-то», — опять отвлёкся я от чтения. — Не знаю, не знаю, — продолжала оценивать чьи-то шансы «матушка». — Уехал оттуда сам. Без благословения! — В голосе её проскользнули стальные нотки. — Так это я его забрала. Захотел вернуться в семью, исправился, — робко сказала дама. — Потому и заболел, что без благословения! — отрезала старушка в черном. — Эх, Степан, Степан… Юноше, видимо, было жалко Степана, и он пытался найти хоть какой-то повод для оптимизма: — Болезнь-то дюже тяжелая. Не встаёт ведь совсем… — И обратится зло его на голову ему! Сказано у апостола… Тут я не выдержал и произнёс: — Простите, что вмешиваюсь, но ни один апостол никому из раскаявшихся грешников ничего плохого не желал. — Говорил я больше не для «матушки», а для дамы, видимо тяжело переживающей за Степана и доверчиво предававшей его суду своих знакомых. — 12 —
|