|
Ужасом истории, по крайней мере временной тревожностью, приходится расплачиваться за открытие индивидуальной конфигурации - замкнутого, необозначенного события. Но кризис кризису рознь. На рубеже XVIII и XIX вв. наглядность исторического действия, соотнесенность его с масштабом индивидуальной жизни, вызвали обвальную историзацию европейского сознания. То же повторилось в XX вв. под грохот и отзвуки двух мировых войн. Появление исторического времени означает сворачивание или оттеснение на задний план других темпораль-ных форм: архетипического времени мифа, то есть ритуального возвращения к исходному образцу-смыслу; и со-ционатурального времени техники, управления, науки, переделывающего длительность в ряд обратимых и мани-пулируемых пространствоподобных структур-конфигураций. Историческое время живет приращением единичных событий - того, чего еще не было. Поэтому оно отменяет 2' 35 B.A. Шкуратов. Историческая психология твердое прошлое и гарантированное будущее мифа и современной социотехнологии. Нынешний fin de slecle" имеет свою тональность. Его катастрофы локальны и не столь кровавы, они сливаются с непрерывным потоком политических, социальных, технических, экономических, культурных инноваций и воспринимаются как составная часть общей эвентуализации жизни. Эсхатология - благодушна (<конец истории> означает победу демократии над тоталитаризмом), кошмар минувших столетий развенчивается постмодернистскими пародиями. В менее преуспевшей части человечества невзгоды и перемены все же по большей части считываются с экранов телевизоров. Сейчас отрефлектирована и запущена в широкий оборот еще одна темпоральная технология. Она приучает человека жить в постоянном потоке некатастрофических изменений и настраивает на антиципацию будущего в настоящем. Именно к такому распределению темпоральных модальностей призывают откровения теоретиков постмодернизма: <Художник и писатель работают без каких бы .то ни было правил, работают для того, чтобы установить правила того, что будет создано: еще только будет - но уже созданным. Отсюда вытекает, что творение и текст обладают свойствами события, этим же объясняется и то, что они приходят слишком поздно для их автора или же, что сводится к тому же самому, их осуществление всегда начинается слишком рано. Постмодерн следовало бы понимать как этот парадокс предшествующего будущего (post-modo)> [Лиотар, 1994, с. 322]. Творение художника - неприрученное событие, за которым он не успевает. Но внутри событийности он чувствует себя вполне комфортно и потому не стремится сбежать от ужаса истории под опеку научно-казенных регулировок или раствориться в прошло-настоящем мифоритуала. Более того, он предлагает свой опыт для массового распространения. Множество таких творческих площадок-хронотопов <импровизированы из уже существующего репертуара куль-36 — 17 —
|