Дети с аутизмом

В больнице Элис многократно присутствовала при том, как дурные известия сообщались другим родителям, так что она была вполне готова выслушать меня. «Поняла. Что же нам теперь делать?» Элис не терпелось как можно скорее начать работать со своим сыном над его социальными и коммуникативными навыками. «Я хочу, чтобы между нами были более близкие отношения. Я хочу, чтобы его состояние улучшилось. Я не хочу, чтобы, вырастая, он оставался изгоем. Он — мой единственный ребенок. Я готова на все».

Я постарался заверить ее в том, что если нам удастся быстро начать лечебную программу, это окажет благотворное влияние на его развитие. У нас есть результаты серьезных исследований, которые говорят о том, что раннее вмешательство может быть чрезвычайно успешным. Но сначала нужно было более конкретно определить специфику необходимого для него лечения, а Элис должна была подробнее познакомиться с вариантами доступных лечебных программ. Это требовало некоторого времени. Она обратилась за помощью к нашим специалистам, занимавшимся лечением. Элис стала посещать вечера информации о лечении, которые мы устраивали в больнице, вступила в местную группу поддержки родителей, поговорила с теми, кто занимается лечением, о своей домашней ситуации и пообщалась с родителями более взрослых детей. Она прочитала много разных книг о лечении, в том числе и свидетельства о чудесном исцелении, которое обязательно наступит, если «присоединиться к одной из предлагаемых программ». Она прочитала также учебники и руководства по лечению, в которых материал был изложен более сбалансированно. Потом она обратилась к Интернету и прочитала о других вариантах лечения, которые были менее известны, не прошли научную оценку, но имели прекрасную прессу и множество свидетельских показаний об успехах.

Но, когда сбор информации закончился, Элис не знала, что ей делать дальше. Хуже того, она начала очень нервничать. Она не знала, с чего начать: такой огромный выбор, так трудно на чем-либо остановиться. Элис пришла к выводу, что вся эта информация дезориентирует ее и вызывает у нее недоумение. Она приходила в ужас от мысли, что, если она сделает неправильный выбор или отложит начало лечения еще на какой-то срок, с надеждами на прогресс Тревора можно будет навсегда распроститься. Часть почерпнутой ею информации была приложима к Тревору, но отнюдь не вся. Одни рекомендации она могла выполнять дома, но другие — нет, отчасти потому что у Трэвора уже были некоторые базовые навыки, отчасти потому что у нее не было для этого либо ресурсов, либо времени, поскольку некоторые рекомендации были весьма трудоемкими. Однако она чувствовала себя виноватой, поскольку не могла делать всего того, что, судя по всему, обещало замечательные результаты. Если только она приступит к лечению немедленно. Но этого-то она как раз и не знала — с чего начать. Элис сказала мне, что чувствует себя так, словно она спит и ей снится кошмарный сон: какой-то карнавал, мелькающие огни и «зазывалы», которые уговаривают ее сыграть то в одну игру, то в другую, обещая немедленное богатство. Как и большинство родителей, Элис поняла, что не в состоянии разобраться в этом потоке информации и решить, чему можно верить, а что нужно отвергнуть.