'> Ибо те установки, которые в младенце и ребенке появляются на физическом плане, как универсальные человеческие феномены, а в больном человеке фиксируются на этом плане в форме извращений и симптомов, в творческом человеке прекращают либо вообще, либо по большей части, выражаться на этом плане. Они достигают совершенно другого и нового уровня психического выражения и значения; они не только несут в себе иной смысл, но и сами становятся иными. Почти сорок лет тому назад Юнг установил, что предрасположенность ребенка обладает не полиморфной, а поливалентной устойчивостью, и что, как он выразился, "даже у взрослого человека остатки детской сексуальности являются зернами жизненно важных духовных функций".14 Сегодня, по причинам, которые слишком долго объяснять, я предпочитаю говорить не о детской сексуальности, а о детских ощущениях на плотском плане. Подобные ощущения всегда содержат в себе как архетипические, так и земные факторы. Ибо для ребенка, как и для первобытного человека, не существует чего-то такого, как "чисто" плотский фактор; его ощущение унитарного мира регулярно включает в себя то, что мы потом назовем символически важными элементами. Нормальному индивидууму доступны те же ощущения, например, на сексуальном плане, где личное и архетипическое, плотское, психическое и духовное ощущаются, как нечто единое, по крайней мере, на какое-то мгновение. Это усиленное ощущение единства аналогично ощущению ребенка и творческого человека. Творческий процесс - синтетичен, а именно; надличностное, то есть вечное, и личное, то есть мимолетное, сливаются и происходит нечто уникальное: вечное творчество реализуется в эфемерном произведении. Задумайтесь: все исключительно личное - мимолетно и незначительно; все исключительно вечное - изначально нас не касается, потому что нам недоступно. Ибо каждое ощущение надличностного является ограниченным откровением, то есть проявлением соответствующим возможностям нашей, подобной сосуду, способности к пониманию происходящего. Для творческого человека это фундаментально - вне зависимости от того, осознает он это или нет. Он открывает себя надличностному; можно выразиться даже точнее -г только творческий человек и открыт надличностному, он не ушел из детства, в котором открытость надличностному является чем-то самим собой разумеющимся. Следует добавить, что это не имеет ничего общего с интересом к детству или осознанным знанием этого факта. То, что в творческом человеке всегда считалось проявлением детскости, как раз и является его открытостью миру, открытостью тому, что мир каждый день создается заново. И именно это заставляет его постоянно помнить о его обязанности очищать и расширять себя, как сосуд, адекватно выражать то, что наливается в него, и смешивать архетипическое и вечное с индивидуальным и эфемерным. — 104 —
|