Лекции по аналитической психологии

Если пациент испытывает настойчивую потребность нари­совать (или хочет как-то по-другому представить сновидение или фантазию), то пусть так и делает, потому что опыт сна или фантазии, с одной стороны, превосходит силу его раци­онального формулирования и, с другой стороны, он чувству­ет, в меру своих возможностей, необходимость соединения этого опыта со своим сознательным мышлением. Это объяс­няет еще и то, почему символ, как и сновидения, меняет с годами свое значение, ведь оно вскрывает вечно обновляю­щиеся грани для сознательного мышления.

Символическое представление оригинального бессозна­тельного опыта может находиться за рамками понимания па­циента; но добытый им факт окажет интегрирующее влияние, потому что, как объяснялось выше, был создан канал для постепенной интеграции энергии и содержания бессозна­тельного. Символы, таким образом созданные и оформлен­ные, обладают сильным рефлективным воздействием на па­циента, так как размышление и созерцание, направленные на них, несут в себе интегративный эффект.

Эффект этот показан в следующем случае, который имеет несколько интересных особенностей. Во-первых он иллюс­трирует, какими автономными являются эти бессознательные процессы, и отвечает на возражения, касающиеся того, что они являются в большей или меньшей степени произвольны­ми продуктами с низкой ценностью. Во-вторых, показывает, как символическая тема используется для отражения внут­реннего развития, имеющего место в период анализа. И, на­конец, объясняет, как символическое представление, выро­сшее из психологического процесса, может существенно по­высить способности сознательного мышления.

Это случай с двадцативосьмилетней девушкой, пришед­шей ко мне по поводу тяжелейшей депрессии и диссоциа­ции, сопровождавшихся суицидальными тенденциями. Лече­ние продолжалось около двух лет, в дополнение к интенсив­ной работе над сновидениями, ее рисунки приобретали все возрастающую значимость. Она выполнила около шестиде­сяти этих рисунков, четыре из которых я представляют на ва­ше рассмотрение. Первые два рисунка являются первыми в жизни рисунками пациентки, тогда как третий был сделан двумя месяцами позже, а четвертый - почти под конец ана­лиза. Анализ продолжался около пяти месяцев и большая часть персонального анамнеза относилась, в значительной степени, к ее взаимоотношениям с отцом. Он, судя по все­му, был весьма неприятной личностью и ее отношение к не­му было соответственно плохим. Мать умерла, когда пациен­тке было около десяти лет, а отец - год спустя. После смер­ти ее матери она воспитывалась гувернанткой, которая была тиранична и педантична, а моя пациентка, девушка тонко чувствующая и имеющая глубокую интуицию, была весьма сильно травмирована этими неблагоприятными обстоятельствами. Ее индивидуальное развитие было серьезно наруше­но, и она начала страдать от сильного чувства ничтожности и неполноценности. Первые месяцы анализа во многом по­ходили на сражения за взаимоотношения со мной - в кото­рых она страшно нуждалась, как противовесе ее плохих вза­имоотношениях с ее отцом, в частности, и ее неверию в че­ловеческие взаимоотношения вообще - и борьбой с чувством полной безнадежности в отношении ее собственного бу­дущего и ее собственных возможностей. Затем она внезап­но, без всяких наущений с моей стороны, спустя почти пять месяцев, принесла свой первый рисунок (см. рис.1).