80 лет одиночества

Во время путча 1991 г. я находился в Сан-Франциско на съезде Американской психологической ассоциации, о перевороте в Москве мне сказала за завтраком соседка-англичанка. Было страшно, но скоро стало казаться, что путчисты просчитались. На второй день, когда мне пришлось выступать на многолюдном заседании АПА, куда многие ведущие американские психологи пришли не ради наших докладов, а чтобы выразить симпатию к России, я сказал, что, конечно, могу ошибиться, но думаю и даже уверен, что на этот раз путч практически уже провалился: если такие вещи не побеждают в первый день, у них нет шансов. В те дни, впервые после войны и полета Гагарина, я гордился своим народом.

Вернувшись в Москву осенью 1993 г., я снова пошел на демократический митинг. Когда Егор Гайдар призвал москвичей прийти к Моссовету, я подумал: какой отчаянный парень, чтобы перестрелять безоружную толпу, достаточно одного пулемета, но, вероятно, ему нужно показать колеблющейся армии, что есть люди, которые не боятся. Я знал, что пользы от меня никакой, даже если раздадут оружие, стрелять я не умею, к тому же в тот вечер у меня страшно болели колени. Однако я понимал, что если прямо сейчас не пойду к Моссовету, то никогда не смогу убедить себя, что поступил так не из трусости. Ту ночь я провел перед Моссоветом, переходя от одной группы людей к другой. Эти люди и их мотивы были очень разными, но нас связывала некая незримая общность.

Тем не менее ни в какие политические партии я вступать не стал, решив, что обществу будет гораздо больше пользы, если вместо занятий политикой, где я наверняка стану пешкой в чужих руках, я продолжу профессиональную работу в тех областях знания, где у меня был наибольший задел и которые, как мне казалось, должны быть социально востребованы. Таких областей было две: западное обществоведение и проблемы сексуальной культуры. То и другое требовало контактов с западным миром.

Свой среди чужих

Я – коренной, неисправимый западник, и нисколько этого не скрывал и не скрываю.

Иван Тургенев

Переезд в Москву и перестройка открыли передо мною мир. В конце 1980-х – в 1990-х я побывал с лекциями и для научной работы во многих университетах и научных центрах Западной Европы и Америки. Интерес к СССР был в то время очень велик.

Во Франции неоценимую помощь оказал мне директор Дома наук о человеке Клеменс Элер, с которым я был знаком с 1969 года. Личное знакомство с ведущими французскими социологами (Пьер Бурдье, Ален Турэн, Мишель Крозье) и социальными психологами (Жан Стетзель, Серж Московиси) старшего поколения, а также регулярное чтение французской исторической литературы было хорошим противоядием против модного в то время американоцентризма, хотя европейская критика американской социологии подчас казалась мне упрощенной.