|
Его виновный вид, потное, запыхавшееся лицо – все вместе ясно доказывающее сознание им своей виновности и старание загладить проступок – значительно успокоили, меня; я перестал волноваться и чувствовал только сильную физическую слабость… Я сидел на крыльце, и когда воз с прутняком въехал на двор, Иван подошел ко мне и, сняв шапку, извинился. – Уж вы извините, сделайте милость… Я бы и радостью рад, да ведь что поделаешь? Выбрали в волостные судьи и проморили до третьего часу… Уж я потом, не емши, в лес-то поехал… Я совершенно смягчился, сказав: «Ну ладно! Отдохни!» – и дал ему папиросу. Иван присел на крыльцо. – Отчего же так долго-то? – спросил я. – Да делов накопивши за лето много! – У них делов много! – иронически сказала старухакухарка, также отдыхавшая на кухонном крыльце неподалеку от меня. – Не покладаючи рук мужиков дерут!.. Судьи праведные!.. – Дерем, кто заслуживает! А кого и милуем!.. Тоже все надо обдумать, обсудить… – А нонича-то кого судили? – спросила старуха. – Много было всякого… Главная причина – Авдотья час замаяла… Сама взбунтовала дело, жалобу подала, а на суд не пришла… Посылали за ней почитай раз десять – не пойду да не пойду, а потом пришла тут женщина и говорит: «Что вы ее дожидаетесь? Она собрала свои хоботы в узел, да и ушла на вокзал!..» Пожалуй, и в самом деле уехала… – Это какая же Авдотья-то? – спросила опять старуха. – Али не знаешь, Авдотья-маляриха, вдова?.. – Малярова, Егорова вдова?.. Как не знать Авдотью!.. Опомнясь она у нас, года никак с два тому быть, полы мыла, – прибавила старуха, обращаясь уже ко мне… – Помнишь, чай? Баба такая складная? Тут я вспомнил и бабу, вспомнил и плюгавенького маляра, вспомнил и то время, когда дом «обоем обивал», и как пришли два других маляра и отбили у плюгавенького работу; вспомнил и то, что эти два маляра были отец плюгавенького и его сын от второй жены – злой бабы; вспомнил, что плюгавенький очень был несчастен, очень чувствителен и что от бедности он тронулся, что мальчика у него раздавили, что в обморок он упал и что теперь он уж в могиле… Вспомнив все это, я уже не мог быть не любопытным и спросил мужика: – Так что ж, Авдотью, что ли, судили? – Какое Авдотью – сама суд завела!.. Пожаловалась на одного мужика… Так, забулдыга, разбойник… Напился, вишь, пьян да и давай срамить Авдотью. «Я, говорит, тебя перед всем светом осрамлю… Я вижу, что ты на вокзале дружка завела, так я тебя произведу…» И стал орать при всем честном народе, да и на вокзале стал рассказывать: «Я, говорит, с Авдотьей и при муже-то жил как с женой… Она должна понимать, отчего муж-от исчах… И смеет она мне делать измену? Я, говорит, и жену-то вогнал в гроб из-за нее, а ежели она посмеет мне слово пикнуть, так я и не то объявлю…» И уж так поливал ее со всех концов – слухать-то и то тошно… Ну она, Авдотья-то, выла, выла, да и подала в суд: посоветовали подать… — 57 —
|