|
Проситель остановился в сильном волнении, упершись на мгновение глазами в пол, но тотчас же очнулся, ударив кулаком по столу. – Ведь лицо-то у ней веселое! Ведь идет она с кружкой – не ткнет ее в рыло… смеется ведь, чорт возьми! Что мне немка?.. Мне пора в гроб, а главное: «шпрехен зи дейч?» отвечает – «я!», а не то что… Знаешь жену-то?.. Главное, по-человечески… что-нибудь… Зла нет! Не оскаливает зубов, не шипит, как змея… Ведь тоже вспомнишь – когда-то… А – да чорт возьми… – Успокойтесь! – говорил Иван Дмитрич… – При вашей совести… при доброте благородному человеку, ах, как трудно… – А-ах, брат, как… Ну, выпил, истратил там… копеек двадцать… дрянь какая-то! Пошел домой, – понимаешь – домой!? Вспомнилось все это, и там, знаешь, внутри… Проситель вертел кулаком на груди, и лицо его выражало какую-то отвратительную боль… – Горит! – подсказал Иван Дмитриев. – По доброте и по совести… – То есть именно – горит! Воротит это прошлое… Противно идти… Идти-то противно, брат, – четыре кружки выпил да на немку взглянул – не могу!.. Но пришел. «Прррапоица!» Это, изволите видеть, оне шипят из-под одеяла, как зм-мея подкол-лодная, чорт их побери всех! Это двадцать лет шеи змеиные встречают меня… Ах ты, чорт возьми! Зашипела… я – палкой!.. В первый раз в жизни! Перед богом клянуся, вот перед спасителем… Когда вы мне дадите покой? Я не могу, я человек… Я взбешен. Наконец, чорт возьми, надо же… Тут уж я все, за всю – и не помню!.. И помощника! Прибежал он снизу – и его! Раскроил всех и вся! А помощник двадцать лет под меня подъедался, двадцать лет, шельма, точил зубы, анафема! Это потому, что мне выдают свечи казенные, изволите видеть? Два пуда восемь фунтов, да погреб у меня свой, а у него нет, так двадцать лет искал случая… А тут чего лучше? Не обмыл даже, а так, в крови, повез рожу в губернию… А главное что? (тут проситель как будто отрезвился и заговорил шопотом) а главное что – взял я как-то раз, не помню, какие-то пустяки из казенных… Только обернуться до жалованья, десять, пятнадцать… Словом – вздор, на крестины… И помощник, подлец, был… и пил и жрал… Да и самому я выдавал ему… Так и это, подлец, натявкал там… И это!.. Но я не прощу, я этого так не оставлю… Нне-этт! Я умер на службе… Я… чорт знает, не знаю я новых порядков… реформ… Самому бы надо писать-то… Все по-другому. – Большие реформы-с, – с снисходительной улыбкой произнес ходатай: – очень громаднейшие… Это вам весьма трудно… – То-то порядка не знаю… А уж не расстанусь – нет – нет. — 244 —
|