|
– По делам-с, – ответил тот резко и сердито. – Это будет стоить двадцать пять целковых. Кладите деньги об это место, – объявила она, указав пальцем место на столе. – Почему же так об это место класть?.. Есть ли этакое в законе-то? Кажись, нету-с. Я думаю так, что не было его, закону-то! – Я в законах не знаю… Иван Дмитрнч придут… вот у них узнаете… Это их заведение – чтобы беспременно об это место… – То-то, надо быть, очинно рановато класть-то. – Подождите их… я не знаю. – Как не погодить-с, – сказал Антон Иванов и сел. В его лице и фигуре было что-то такое, что можно передать фразой: «уж жив не уйду отсюда, а возьму свое», или: «разорвусь, а не дамся жив в руки!» Стал Антон Иванов ждать. Женщина зевала, беспечно смотрела в окно и думала вслух о предметах совершенно невинных. – И откуда столько мух?.. Надо быть, из дерева они родятся? И опять зевнула. – А из камня идет муха или не бывает этого? – обратилась она к Антону Иванову. – Сколько угодно! – сверкнув глазами и сплюнув, со злостью ответил он, ибо беспечность, с которою разговаривала женщина, ясно говорила ему, что дела ее мужа идут превосходно и что житье ее покойное. Он решительно не мог понять тайны этой наживы. Пришел Иван Дмитрич, следом за ним шел проситель. Иван Дмитрич походил по виду на трактирного лакея или уездного цирюльника, который «пущает» кровь. Войдя в комнату, он повесил картуз на гвоздь, сел за письменный стол, зашумел какими-то бумагами и обратился к мужику. – Что вам угодно? – Жалоба. – Кладите деньги об это место. Это будет стоить три рубли серебром. Об это место кладите. – Помене бы… – Здесь не такое место… Мужик подумал, поставил шапку на пол и вынул деньги. – Об это место. По уставу. В чем дело?.. – Обида, ваше высокоблагородие… Понадеялся на человека, а пользы не вижу… – Вы думали, что он вам ответит добром, но вам сделал зло? В нонешнее время завсегда так, я это знаю… Положили деньги? Так, так. Я это тонко знаю. – Истинно так говоришь!.. Верно, что не ждал этого… Рассуди это дело. – Будьте покойны, – придавая голосу искреннейший тон, говорил Иван Дмитрич. – Всякий человек по нонешнему времени делает пользу для себя, но не для других! «Но не для других!» Иван Дмитриевич произнес это с полнейшим отвращением к-человечеству и ударил себя в грудь. – Так, так, – твердил мужик: – дай тебе бог за твою доброту. – Потому что я знаю, – продолжая держать кулак на груди, говорил Иван Дмитрич: – я знаю, каково жить с честью; но во сто раз счастливее тот, кто ее не имеет. — 242 —
|