|
Но не всегда это случалось; так, однажды она принесла такую весть, которая прорвала ее негодование и ошарашила Антона Иванова совершенно безжалостно. – Что вы всё только разговариваете, Антон Иваныч! – швыряя корзину с бельем на пол и опуская в изнеможении руки, закричала родственница, – подымитесь вы, поглядите, что только вокруг вас делается! Боже мой, боже мой!.. Ваш же дворовый, из одной с вами деревни, а жена пришла к обедне – шаль в триста рублей!.. Побойтесь вы бога! – Какова шаль!.. – лепетал Антон Иванов, не зная, как быть. – Бывает шаль одна, а то… бывает тоже шаль… похуже Сибири… Чай, с мужиков все дерет? – Со всех, со всех сос-словий! При последнем слове она всплеснула руками, закрыла глаза и продолжала как бы в каком-то забвении: – Ссо всех до ед-динова… ах-ах-ах!.. Адвокат!.. Этакая механика… Будет вам торчать, – Адвокат? Ну это, брат, не по рылу!.. Антон Иванов побледнел от гнева, получив это известие; он не поверил ему и считал упреки напрасными. – Не та морда-с, не из того кроена! – в гневе кричал он. – Не в рыле… ах, не в морде! ах-ах-ах… Узнайте вы… возьмитеся сами, Христом богом прошу… Умрем ведь с голоду. – Не из того материалу харя-с! Будьте покойны! – твердил Антон Иванов, дрожа и торопливо одеваясь, чтоб идти и удостовериться своими глазами. Пошел он и удостоверился – обомлел. Родственница была права. Дворовый действительно оказался принадлежащим к тому бесчисленному сословию ходатаев, которые, покорясь духу времени, появились в опустошенной стране в качестве утешителей, берущих дань с темноты и отчаяния. Это не те более или менее настоящие адвокаты, которые знают дело и толк, – это та саранча, которая облепила углы улиц крошечными вывесочками с надписью: «адвокат для хождения», «здесь дают советы», «пишут просьбы», «принимают просителей» и т. д., под которыми скрываются многочисленные удители рублей и грошей со всех опустошенных сословий, бьющиеся главным образом из-за «возложения» издержек на ответчика. В комнате, куда вошел Антон Иванов, стоял стол с перьями и бумагами; на стене около него висел медный крюк с насаженными на него бумагами и небольшой портрет государя, что для простого человека делает это место официальным, где разговаривать много нельзя. У окна сидела женщина, видимо желавшая походить на барыню; она была в шелковом платье, глядела в окно и по временам зевала. – Что вам угодно? – спросила она Антона Иванова довольно сухим и очевидно заученным тоном… — 241 —
|