|
Певцов с сердцем уходил из дому. «И какие у этой женщины права, – думал он, – на обладание мною, как какой-нибудь столовой ложкой? Что за достоинство целую жизнь молча просидеть на одном месте?» По вечерам он уже не заглядывал в окна своей квартиры с улицы, она представлялась ему гнездом духоты, кухонного воздуха и мертвой тишины. – Тьфу ты! – говорил он с сердцем. VIПрошло еще немного времени, и он уже не просто лез в грязь – в нем сразу пробудилась вся тоска. Какая страшная разница между первым его приездом в уездный город и теперешней жизнью. Жена, не церемонясь, тянула его на привязь к обязанностям хозяина, и Певцов метался на этой цепи, как бешеный. К ужасу его оказывалось, что у него не хватает даже силы подумать о бегстве отсюда, что нет выхода из этих перин и духоты, из этой тишины, вычетов за разбитые чашки, рассолов и кислой капусты… Певцов предался самой страшной распущенности. Он подружился с какими-то еще более грязными лицами уездной холостежи, сошелся с какими-то женщинами, пропадал целые дни из дому, и если возвращался домой, то, уже не робея, кричал своей жене: – Только пикни! Жена плакала по целым дням. Среди рыданий она, наконец, пришла к той мысли, что если так дела будут продолжаться, а она будет обливаться слезами, то немудрено, что хозяйство придет в упадок. И то муженек перебил уже две дюжины тарелок… Конец этому она решилась положить по-свойски… – Марфа! – оказала она однажды кухарке. – Запри двери и ночью не отпирай ему… Пусть его идет, куда хочет… Ночью пьяный Певцов колотил в дверь и кричал: – Отворяй! – Пошел туда, откуда пришел! Пьяница!.. – Отворяй, говорю… – Разбойник! Какой ты хозяин?.. Умирай на морозе, с собаками… Дверь с грохотом повалилась на пол, и пьяный Певцов ввалился в комнату. – Не пускать? Ты не пускать? – наступая на жену, кричал он… – А ты бушевать начал. Хор-рошо! – Ты не пускать?.. – Хорошо! хорошо! – продолжала супруга, опомнившись, и – выскользнула на улицу… – Не пускать? – продолжал Певцов, всаживая кулак в раму. – Не пускать! – бормотал он, всаживая другой кулак в другую раму. – Ты н-не пускать! – прохрипел он, намереваясь отнестись с тем же движением кулака к физиономии кухарки, но… – Мы не допущаем дебошу… – произнес суровый будочник Барсук, охватив веревкой локти Певцова. – Потому, ваше высокоблагородие, нам этого нельзя; начальство тоже шуму не позволяет. — 235 —
|