|
– Пьер! Я не могу… Я не могу здесь оставаться… – Едем… едем, – торопливо отвечал Пьер, которому тоже приходилось невмоготу. – Ради бога, скорей, скорей… Я не могу ни минуты… Мы к тетушке. Бабков, как вежливый кавалер, стоит на крыльце и провожает гостей: он подсаживает дам в экипажи, с особенною тщательностию укладывая их подолы и кринолины, захлопывает дверцы и кричит кучеру: «пашел!» Дамы мило кивают ему головками и шепчут: «мерси!» Одной он даже слегка пожал руку, другой послал крошечный-крошечный поцелуй и был крайне счастлив. – Пьер! Пьер!! – вдруг вскрикивает он, видя, как с быстротой молнии на тройке уносятся Клубницыны. Пьер не обращает внимания и не слышит; тройка летит. – Это, однако, чорт знает что такое: уехать… не сказать ни слова… Бабков обижен… – Я-то как же?.. Семен! Барин куда уехал? – Не могу знать-с. – Надолго ли, по крайней мере… – Ничего не изволили говорить… Только что, ежели к тетеньке, месяца два пробудут. – Это просто низость!.. Из рук вон… По крайней мере, может быть, он приказывал что-нибудь насчет обеда… и вообще… – Ничего не приказывали… – Это просто свинство!! Бабков раздосадован очень. Сначала он начинает негодовать на все человечество вообще, потом на Клубницыных в частности. Свои негодования он начинает с фразы: «о люди! люди! Есть ли в вас искра» и т. д., а оканчивает: «просто свиньи, невежи, больше ничего…» После этого приговора он исключительно предался соображениям касательно своего спасения и убедился, что нужно снова появиться в городе. Следствием этих соображений было то, что через несколько минут Бабков стоял среди двора мужицкой сборни и довольно повелительным голосом взывал: – Эй! кто тут? Старый согнутый старик вылез из низенькой двери мужицкой избы. – Есть лошади?.. – Да вы кто такой? – Есть лошади? – Есть. – Давай… – Это вы воспенный лекарь-то? – Я. Давай… Лошади готовы. Старик вынес Бабкову какую-то книгу – расписаться. – Читать умеешь? – спрашивает Бабков. – Никак нет. – Гм. Бабков соображает это и, не записав своей фамилии, пишет только: «Взято три лошади; без прогонов». – К вечеру усталая и изможденная тройка дотащила его опять до города N. Деревенские встречи*I. Нечаянные гостиПод вечер в доме литовского дьякона на столе кипел большой красный, с зелеными потеками, самовар, из аляповатой решетки которого по временам с треском вылетали большие искры. Дело происходило в комнатке с почерневшими стенами, большой стряпущей печью и маленькими четырехугольными оконцами, к которым большими гвоздями были прибиты тончайшие кисейные занавески с бахромой из красных шерстинок. За образом была заткнута большая кленовая ветка, далеко стлавшаяся по потолку: ветка эта, по-видимому, служила непрестанным воспоминанием о дне «святыя троицы», но в сущности была предназначена для мух: мухи садились на нее, и поэтому их было меньше в комнате. Кое-где на стене болталась лубочная картинка, приколотая булавкой; вообще комната была бедна и грязна: чистая половина дома, только что отстроенная после пожара, стояла без рам, и поэтому там еще никто не жил. — 342 —
|