|
В одно из воскресений, рано утром, по дороге к губернскому городу скакала тройка чахлых обывательских лошаденок, на средней из которых подпрыгивал мальчишка в белой свитенке, дырявых лаптях и в белой же, наподобие черепенника, шапке. Лошади неслись во всю прыть, сзади тройки взвивались клубы пыли, и веревки, составлявшие убогую лошадиную сбрую, вились в воздухе. Мальчишка потому так гнал своих кляч, что писарь при отправке как-то особенно напирал на слово «немедленно», да, кроме того, в сумке, которая была надета у мальчишки через плечо, лежал конверт с припечатанным к нему гусиным пером. Это еще более заставляло мальчишку гнать лошадей, и вследствие этой гоньбы сломя голову деревенские обыватели скоро увидали перед собой город. Чиновник, назначенный для поездки на саранчу, торопился не менее мужика, потому что и у него в бумаге было «немедленно». Он наскоро завернул к обедне, – и то к самому выходу, – положил два-три земных поклона и вместе с прочими богомольцами направился к выходу. – Прощайте, Петр Прокофьевич, – говорил чиновник: – еду! – Куда это? – На саранчу. – Надолго? – Да как вам сказать? Недели на две… – Гм. На две! А что я хотел вас попросить: возьмите моего Костю? – Извольте, – отчего же-с. – Право! Мальчишка он любопытный, это ему будет очень занимательно. – Извольте. Так вы уж собирайте Костю-то… Я заеду… часа в два… – Ладно. К двум часам Костя был совершенно готов; но чиновник не являлся: ему нужно было зайти проститься в два-три дома, ибо и у него тоже были царицы его сердца и проч. – Прощайте, Марья Васильевна, – говорил чиновник. – Пишите! – говорила плаксиво барышня. – О! Я буду писать… каждое мгновение… каждую минуту. Но будете ли вы помнить обо мне? – Несносный! – сказала барышня: – для чего ты еще мучишь меня! – О женщины! – хватив ладонью по лбу, заключил чиновник. Чиновник был растроган. В эту минуту он ясно понимал, что «Ехал казак за Дунай» и «Прощаюсь, ангел мой, с тобою» – вещи вовсе не достойные посмеяния. Часа в четыре он был дома. Он поспешно принялся есть и во время еды погонял всех и вся, чтобы торопились укладывать в тарантас разные погребцы и проч. Часам к шести все это было готово. Чиновник был в легком белом пальто, на пуговице которого болтался кисет с табаком… Этим, однако, еще не вполне обеспечивался выезд из города. Нужно было заехать за Костей, который в это время был совершенно готов, постоянно толкался на крыльце, постоянно выбегал на угол, чтобы посмотреть: «не едут ли?» Отец Кости спал, и когда, наконец, в седьмом часу подъехал тарантас, Костя опрометью бросился будить его. — 303 —
|