|
– Чем я виновата? – попробовала было возвысить голос горничная. – Ну так я сегодня подам к мировому… Мы узнаем, кто виноват. Горничная заплакала. – Клаша, ты это – напрасно… Ну вычитать бы… – Молчи, пожалуйста! Какое тебе дело? – Ну-ну, матушка, – сказал он горничной. – Ты это оставь глупости… Тут тебя не грабят ведь. Я ведь смотрю-смотрю, да ведь и двину… Сделай одолжение! – Живот… – простонал ребенок. – Что такое у него? – спросил муж. – Просто извертелся, избаловался. Ему минуты покойно не посидится. Нужно положить его спать. – Рано! Ведь только встали. – Что за рано? Люба! Поди-ко вот, чем хныкать-то, уложи Колю спать. – Не хочу спа-ать! – начиная реветь, протянул ребенок. – Ну как же! Все умничают!.. Положи его! – заключила барыня. Начался плач… Среди его по временам слышались слова: «право, из крепированных, а?» Слышался легкий треск плетеной люльки, куда рассерженная кухарка пихала ребенка. Во время этого плача мимо моих дверей прошумел подол платья, проскрипели сапоги Гаврила Иваныча, и супруги исчезли. В квартире царствовало какое-то ревущее безобразие. Бессмысленное убеждение относительно приобретения шиньона, основанное единственно на том, что нельзя же без шиньона, когда и Авдотья Андреевна уже приобрела его, было столь сильно в обоих супругах, что они как будто не понимали, что наравне с необходимостью приобретать шиньоны на их обязанности лежит более настоятельная необходимость содержать здоровыми желудки собственных детей. Сила бессмысленных желаний, выходящая из общего источника вышеупомянутых бессмыслиц, на которых зиждилось и воспитание супругов и их законное соединение для совместного делания бессмыслиц усиленных, – сила эта была так велика, что покорила даже сострадание к горничной, к портному, которые в глазах супругов в настоящие минуты были действительно забывшими бога людьми. Стеснительные обстоятельства были забыты при первой возможности удовлетворить «обстановке». Часов в двенадцать дня, когда я сидел за работой, громкий звонок возвестил всему ревевшему семейству чиновника о прибытии хозяина и хозяйки. – Ради бога! извините, пожалуйста! мне на минуточку взглянуть в зеркало. У вас самое большое наше зеркало, – в каком-то самозабвении заговорила хозяйка, влетая в мою комнату и торопливо снимая с головы шляпку. – Извините, пожалуйста! – проговорил муж с мокрым лицом, с коробкой в руках и с трубкой материи подмышкой. – Разорился! – продолжал он. – Что делать! Думали купить шиньон, ан тут подвернулся остаток материи. Нонешняя, бисмарк. Не хотелось… Уж заодно! — 262 —
|