|
Новое лицо вошло в комнату. Оно оказалось тем самым сыном г. Ратча, Виктором, на отсутствие которого накануне пенял его отец. Это был молодой человек, лет восемнадцати, уже испитой и нездоровый, с сладковато-наглою усмешкой на нечистом лице, с выражением усталости в воспаленных глазках. Он походил на отца, только черты его были меньше и не лишены приятности. Но в самой этой приятности было что-то нехорошее. Одет он был очень неряшливо, на мундирном сюртуке его недоставало пуговицы, один сапог лопнул, табаком так и разило от него. – Здравствуйте, – проговорил он сиплым голосом и с теми особенными подергиваньями плеч и головы, которые я всегда замечал у избаловавшихся и самоуверенных молодых людей. – Думал в университет, а попал к вам. Грудь что-то заложило. Дайте-ка сигарку. – Он прошел через всю комнату, вяло волоча ноги и не вынимая рук из карманов панталон, и грузно бросился на диван. – Вы простудились? – спросил Фустов и познакомил нас друг с другом. Мы были оба студентами, но находились на разных факультетах. – Нет!.. Какое! Вчера, признаться сказать… (тут господин Ратч junior[30] улыбнулся во весь рот, опять-таки не без приятности, но зубы у него оказались дурные) выпито было, сильно выпито. Да. – Он закурил сигарку и откашлянулся. – Обиходова провожали. – А он куда едет? – На Кавказ, и возлюбленную свою туда же тащит. Вы знаете, ту, черноглазую, с веснушками. Дурак! – Ваш батюшка вчера о вас спрашивал, – заметил Фустов. Виктор сплюнул в сторону. – Да, я слышал. Вы вчера забрели в наш табор. Ну, и что ж, музицировали? – По обыкновению. – А она… Небось перед новым-то гостем (тут он ткнул головой в мою сторону) поломалась? Играть не стала? – Вы это о ком говорите? – спросил Фустов. – Да, разумеется, о почтеннейшей Сусанне Ивановне! Виктор развалился еще покойнее, округленно поднял руку над головой, посмотрел себе на ладонь и глухо фыркнул. Я взглянул на Фустова. Он только плечом пожал, как бы желал дать мне понять, что с такого оболтуса и спрашивать нечего. XIВиктор принялся говорить, глядя в потолок, не спеша и в нос, о театре, о двух ему знакомых актерах, о какой-то Серафиме Серафимовне, которая его «надула», о новом профессоре Р., которого обозвал скотиной, – потому, представьте, что урод выдумал? Каждую лекцию с переклички начинает, а еще либералом считается!* В кутузку я бы всех ваших либералов запрятал! – и, обратившись наконец всем лицом и телом к Фустову, промолвил полужалобным, полунасмешливым голосом: — 42 —
|