|
– Мартын Петрович! – воскликнула наконец матушка и руками всплеснула. – Ты ли это? Господи, боже милостивый! – Я… я… – послышался прерывистый голос, как бы с усилием и болью выпирая каждый звук, – ох! Я! – Но что это с тобою, господи?! – Наталья Николав…на… я к вам… прямо из дому бе…жал пешком… – По этакой грязи! Да ты на человека не похож. Встань, сядь по крайней мере… А вы, – обратилась она к горничным, – поскорей сбегайте за полотенцами. Да нет ли какого сухого платья? – спросила она дворецкого. Дворецкий показал руками, что где же, мол, на такой рост?.. – А впрочем, одеяло можно принести, – доложил он, – не то попона есть новая. – Да встань же, встань, Мартын Петрович, сядь, – повторяла матушка. – Выгнали меня, сударыня, – простонал вдруг Харлов, – и голову назад закинул и руки протянул вперед. – Выгнали, Наталья Николаевна! Родные дочери из моего же родного пепелища… Матушка ахнула. – Что ты говоришь! Выгнали! Экой грех! экой грех! (Она перекрестилась.) Только встань ты, Мартын Петрович, сделай милость! Две горничные вошли с полотенцами и остановились перед Харловым. Видно было, что они и придумать не могли, как им приступиться к этакой уйме грязи. – Выгнали, сударыня, выгнали, – твердил между тем Харлов. – Дворецкий вернулся с большим шерстяным одеялом и тоже остановился в недоумении. Головка Сувенира высунулась из-за двери и исчезла. – Мартын Петрович, встань! Сядь! и расскажи мне всё по порядку, – решительным тоном скомандовала матушка. Харлов приподнялся… Дворецкий хотел было ему помочь, но только руку замарал и, встряхивая пальцами, отступил к двери. Переваливаясь и шатаясь, Харлов добрался до стула и сел. Горничные опять приблизились к нему с полотенцами, но он отстранил их движением руки и от одеяла отказался. Впрочем, матушка сама не стала настаивать: обсушить Харлова, очевидно, не было возможности; только следы его на полу наскоро подтерли. XXIII– Как же это тебя выгнали? – спросила матушка Харлова, как только он немного «отдышался». – Сударыня! Наталья Николаевна! – начал он напряженным голосом – и опять поразила меня беспокойная беготня его белков, – буду правду говорить: больше всех виноват я сам. – То-то вот; не хотел ты меня тогда послушаться, – промолвила матушка, опускаясь на кресло и слегка помахивая перед носом надушенным платком: очень уже разило от Харлова… в лесном болоте не так сильно пахнет. — 133 —
|