|
Зарисовки представителей высшего света были сделаны автором «Дыма» также с натуры. Современники Тургенева считали, например, что в образе славянофила, который «весь свой век и стихами и прозой бранил пьянство, откуп укорял… да вдруг сам взял да два винные завода купил и снял сотню кабаков» (с. 271), писатель изобразил А. И. Кошелева, и называли прототипом князя Коко эмигранта-католика Н. И. Трубецкого, а прототипом графа Рейзен-баха – министра почт и телеграфа И. М. Толстого[282]. «Знаменитый богач и красавец Фиников» (с. 334) также имеет реальные прототипы: Ю. Г. Оксман считал, что им был Е. А. Дурасов (см.: Т, Сочинения, т. 9, с. 427), из переписки же Тургенева с А. А. Мещерским выясняется, что этот герои списан с П. П. Демидова, владельца нескольких горных заводов, одного из самых богатых людей в России того времени (см.: Орнатская Т. И. «Дым». О прототипе одного из персонажей. – Т сб, вып. 2, с. 173–174). Помимо списка действующих лиц, Тургенев сделал еще небольшой набросок, представляющий собою «заготовки» для работы над образом Потугина. «К Потугину: Взволнованные улитки (улитка с намёчком) Третьестепенная порода. Буду! Буду! Сплетня – главный характер нашего русского совр(еменног)о общества. Мертвая тишина полудня (в Англии, с Гарсией)». Этот автограф не датирован, но несомненно, что он написан после перечня действующих лиц «Дыма», так как фамилия Потугина здесь уже дана без первоначального варианта (Тугин). Первые две записи этого автографа, очевидно, определяли общий характер будущего героя: некоторую его ущербность и замкнутость; третья и четвертая – были реализованы в речах Потугина; последняя: «Мертвая тишина полудня (в Англии, с Гарсией)» – не связана ни с одним из эпизодов окончательного текста романа[283], и смысл ее до сих пор остается непроясненным. Первое упоминание о работе над «Дымом» содержится в письме Тургенева к Н. В. Щербаню от 2 (14) июня 1863 г., в котором он сообщил, что «намерен деятельно приняться» за свой «большой роман». Аналогичные сообщения были сделаны в письме к тому же Щербаню от 26 июня (8 июля) 1863 г. и в письме к Валентине Делес-сер от 1 (13) июля 1863 г., в котором Тургенев делился своими творческими планами. «Сейчас я приступаю к работе над романом более значительным (в смысле длины), чем всё то, что я написал до сих пор», – писал он своей корреспондентке. Однако непосредственную работу над осуществлением замысла Тургенев не начинал, объясняя это неустойчивостью русской жизни. «За новый роман, – писал он Валентине Делессер 8 (20) сентября 1863 г., – серьезно еще не принимался <… > Неопределенность – самое неподходящее для творчества душевное состояние, а в нынешние времена нет русского, который не находился бы во власти этого чувства. Будущее по-прежнему очень мрачно – и неизвестно, чего вообще следует желать». — 375 —
|