— Мы звезды считаем, Коза. — Ну, считайте. Будет свежо. Вылез из-под дырявого моста сухоногий вылыглаз Окаяшка-птичий нос. Щелкал, косматый, бобы, подвигался на луг. На лугу, на лужайке сходились в хороводе Ведьмины детки — куцые курочки в острых хохолках. И, сцепившись ногами-руками, покатились клубком, как гаденыши, за Окаяшкой косматым одноглазые Песьи-головы. Прошла трепущая рыба Сбухта-Барахта: хвост у ней как у лебедя, голова козлиная — лукаво поглядывала рыба, как волк на козу, шла трепущая по-тиху, по-долгу на зеленый луг. На лугу, на лужайке Ведьмины детки — куцые курочки в острых хохолках, кружась в хороводе, запевали по-печальному жалкие песни, подвывали несчастные на свою хохлатую голову. А на липе блестел стоведерный пузан-самовар, будет чертям полунощный чай и угощение. — Ох, ну тебя! — отбивался воробьеныш-воробей от земляного зуды-жука: полорот из гнезда выпал, прозяб. — А правда, Алалей, по звездам все можно знать? — Как кому. — А что такое все, Алалей? Шибко рысью промчался по широкому лугу конь Вихрогонь, стучал сив-чубарый копытом, и далеко звенели подковы, звякала сбруя, сияло седло. Сильнее подул полунощник. Глухо и грустно шумело в лесу. Тяжко вздыхал Лесной Ох. Семь лебедок-сестер Водяниц месили болото-зыбун. И молчком разносили коркуны-вороны белые кости, косточки, костки с дороги в лес-редколесье, не грая, не каркая. — Одномедные пряники! — Лейла бросила звезды считать. — У Мамаишны сколько их, пряников? — Да с сотню, поди. — Нам бы, Алалей, этих пряников одномедных сотню? — Хоть бы один, и то хорошо. — А почему бы, Алалей, у Мамаишны сотня пряников одномедных, а у нас и одного нет, никакого? — Так уж Бог дал. — А почему так уж Бог дал? — А ему виднее: кому дать, а кому и ничего не дать. Будут зубки портиться с пряников, что хорошего? — А я бы всем дала пряников много одномедных, всем… А бобы Окаяшкины сладкие? Из каменных оврагов вышли Еретицы. Еретицы — они заживо продали душу черту. И гуськом потянулись ягие[264] на кладбище к провалившимся могилам спать свою ночь в гробах. — Кто нас увидит, тому на свете не жить! — ворчали старухи Еретицы ягие. — А мы вас не видели! — крикнула Лейла, зажмурилась, торопышка такая. Кто-то всплеснул ладонями и застонал, — водяной Кот-Мурлышка на луну мяукал. И все Древяницы и Травяницы вылетели из своих трав и деревьев на водопой к чистому озеру. Глухо и грустно шумело в лесу. Колотилом подпираясь, шел по дороге на колокольню Колокольный мертвец; ушатый в белом колпаке, тряс мертвец бородою: сидеть ему, старому, ночь до петухов на колокольне. — 77 —
|