|
– Я, маменька, опять Эндоурова обыграл, – продолжает повествовать Феденька. – Скажи, сделай милость! и много выиграл? – Да тысяч на пять обжег. – Что это за Эндоуров такой? должно быть, хороший человек? – Просто, филин… в карты шагу ступить не умеет – ну, и обжег! Не суйся вперед, коли лапти плетешь! – Ну, и за это тебя когда-нибудь в солдаты разжалуют, – хладнокровно замечает Митенька. – Ах, что это ты, Митенька, точно ворона каркаешь! – с неудовольствием отзывается Марья Петровна. – Не тянуть же мне канитель по две копейки в ералаш, как Семену Иванычу, – огрызается Феденька. – Извините-с, я нынче по пяти играю, а не по две-с! – отвечает Сенечка не без волнения. – Так ты по пяти играешь! ах ты развратник! но только ты все-таки не поверить, каким ты фофаном давеча ехал! – Для тебя бы, Сенечка, такая-то игра и дорогонька! – сухо замечает Марья Петровна и обращается к Митеньке: – ? ву ля метресс… тужур бьен?[93] – Желал бы я знать, отчего вы вдруг по-французски заговорили? – угрюмо спрашивает Митенька. – Отчего ж мне и не заговорить по-французски? – Нет, я желал бы знать, отчего вы все время говорили по-русски, а вот как вам взошла в голову пакость, сейчас принялись за французский язык? – Ах, господи! да неужто ж это преступление какое? – И сколько я раз говорил вам, чтобы вы со мной о подобных предметах не заигрывали? – Ведь ты, чай, сын мне! всякой матери лестно слышать, коли сын успехи имеет! – А я вам говорил и вновь повторяю, что имею ли я успехи или нет, это до вас не касается! – Ну, уж не знаю… – Так знайте. И по-французски не упражняйтесь, потому что вы говорите не по-французски, а по-коровьи… Я не знаю, как вывернулась бы из этого пассажа Марья Петровна, и сумела ли бы она защитить свое материнское достоинство; во всяком случае, Сенечка оказал ей неоцененную услугу, внезапно фыркнув во всеуслышанье. Вероятно, его, точно так же как и Митеньку, поразил французский язык матери, но он некоторое время еще крепился, как вдруг Митенька своим вовсе неостроумным сравнением вызвал наружу всю накопившуюся смешливость. – Ты еще что? – строго обратилась к нему Марья Петровна. – Я, маменька, один смешной случай вспомнил-с… – Над матерью-то посмеяться тебя станет, а вот как заслужить чем-нибудь, так тут тебя нет! – Я, маменька… Но здесь опять, и, конечно, против всякого желания, Сенечка разразился самым неестественным фырканьем, так что сам понял все неприличие своего поведения и инстинктивно поднялся со стула. — 316 —
|