|
Но возвращаюсь к прерванному рассказу. Едва успел выпить Вологжанин поданную ему рюмку водки и проканканировать в последний раз, как в дверях комнаты показался Махоркин. Павел Семеныч остановился, скрестил руки на груди и, не снимая с головы фуражки, обвел грустным взглядом комнату. – С кем я имею честь говорить? – спросил Вологжанин, несколько струсив и притворяясь, что не знает Махоркина. В это же самое время он мысленно восклицал: «Где же этот скотина Мишка! хоть бы он тут на всякий случай стоял!» – Махоркин, – отвечал капитан, грустно покручивая усы. – Очень рад-с… сделайте одолжение… не прикажете ли водки? эй, Мишка! Махоркин, однако ж, молчал. Он все продолжал осматривать комнату; потом, не говоря ни слова, отправился в другую, которую тоже осмотрел, потом в третью и, наконец, в четвертую, где была спальня Вологжанина. В каждой комнате он на несколько времени останавливался, как будто соображая что-то, и наконец воротился тем же путем в первую комнату и сел на стул. – Я люблю ее! – сказал он после нескольких минут размышления. – Про кого вы изволите говорить? – спросил Вологжанин. – И никому овладеть ее сердцем не позволю! – отвечал капитан. – Мишка! подай водки! – Благодарю! стакан квасу – и ничего больше! – возразил капитан. Последовало несколько минут молчания. – И она меня любит! скрывает, но любит… это верно! – продолжал капитан. – Какая сегодня прекрасная погода! – прервал Иван Павлыч, – представьте, я был у генерала и… Но тут Вологжанин заикнулся, потому что никак не мог вдруг изобрести, кого встретил или что делал у генерала. «Проклятый язык! – подумал он с досадою, – вот, как не нужно, всякую дичь порет, а где нужно, тут его и нет!» – И если вы задумали отнять у меня мое сокровище, – сказал Махоркин, – то я – лев! Он встал и, скрестивши на груди руки, начал ходить по комнате. Потом стал к притолоке, вынул из кармана карандаш и заметил им рост свой; исполнивши это, взял за плечи Вологжанина и подвел его под мерку: не оказывалось восьми вершков. Результат этот, казалось, удовлетворил его, потому что он одну руку заложил за спину, а другою молча, но презрительно помахал пред самым носом Вологжанина, как бы желая сказать ему: «Ну, куда ж ты, жалкий человек, лезешь!» Иван Павлыч ужасно покраснел и тогда же дал в душе своей обет, если испытание кончится благополучно, испороть Мишку беспримерным в истории образом за то, что смел пустить Махоркина в квартиру. — 27 —
|