|
– Врешь ты! – всхлипывал Миша чуть слышно. – Являлась – это верно! Ключница Матрена сказывала, что барыня-то, словно мертвая, из спальни в ту пору выскочила! ни кровинки в лице нет! – Врешь ты! она жива! – настаивал Миша, совершенно захлебываясь слезами. – Ну, брат, нет! это погоди! Она утопла – это уж как дважды два! Из-за чего ж бы ей тогда барыне являться, кабы она не утопла! – Врешь ты! врешь все! – кричал Миша, с которым чуть не сделалась истерика. – Ну, и опять-таки ты дурак! Из-за чего ты нюни-то распустил! Известно, нам один конец! Миша смолк; он, по-видимому, что-то припоминал. Припоминал он, как Оля, проходя мимо него, наскоро трепала его по щеке и приговаривала: «Дурашка ты мой!»; припоминал он, как Оля однажды надевала на него чистенькую новенькую рубашечку и сказала при этом: «Ну, носи теперь на здоровье, Мишутка ты мой!»; припоминал он, как однажды Оля выбежала в лакейскую вся бледная, и из глаз ее ручьями текли слезы; припоминал он голос, моливший о пощаде, голос искаженный, вымученный, кричавший: «Матушка, Катерина Афанасьевна, не буду! батюшка, Иван Васильич, не буду!»; припоминал он, как упала из-под ножниц длинная русая коса Оленькина, как Оля билась и рвалась… «Ах, не надо! не режьте!» – раздавался в ушах Миши знакомый молящий голос, раздавался с такою ясностью и отчетливостью, что он вдруг поверил… Он поверил, что Оля умерла действительно и что это она, именно она является к барыне и мучит ее по ночам. Ему показалось даже, что она и теперь с ними, что она зовет его. – Оля-то здесь ведь! – сказал он испуганным голосом. – Ну, вот это ты уж врешь! – отвечал Ваня и между тем сам вздрогнул и инстинктивно озирался кругом. – Ей-богу, здесь! – настаивал Миша. – Дурак ты! говорят тебе, нет никого! И из-за чего ей являться-то к нам? ты пойми, зачем покойник является? покойник является затем, чтоб мучить, а нас за что мучить она будет? Мы ведь Олю не трогали, Оля была добрая… да, она добрая была девка! – Оля была добрая! – машинально повторил Миша и ласково взглянул на своего товарища. – Постой-ка, я по углам посмотрю! – продолжал Ваня, как будто с единственною целью успокоить Мишу; но очевидно было, что он и самого себя не прочь был успокоить. Ваня встал с лавки и сначала посмотрел под стол; потом обошел всю комнату и в углах даже пошарил по стене; потом заглянул в дверь, ведущую в коридор. Никакого виденья нигде не оказалось. – Ну вот, и нет ничего! – сказал он, усаживаясь на старое место. — 67 —
|