|
– Оля была добрая! – задумчиво повторил Миша. – За доброту-то и в дворне ее все любили! Помнишь, Степка как убивался, как она пропала-то? Степка-то, говорят, жениться на ней хотел! – Стало, его за это в ту пору в часть посылали? – За это за самое… Степка-то барыне говорит: «Лучше, говорит, Катерина Афанасьевна, вы меня теперича в солдаты отдайте, а служить, говорит, я вам не желаю!» – Ишь ты! – А барыня говорит: «Нет, говорит, Степушка! в солдаты я тебя не отдам, а вот в пастухах ты у меня сгниешь!» И гниет! – И для чего только это она его в солдаты не отдала? – А потому, братец, такой у ней нрав! – А ведь в солдатах, Ваня, хорошо? – Ну… кто ж его знает! Однако все лучше, не чем у нас! у нас уж какая жизнь! Миша опять задумался; он хотел сказать Ване, что лучше было бы в солдаты пойти, чем… но на этом мысль его оборвалась; очевидно, он боялся рассердить Ваню и выставить себя в глазах его трусом. – А знаешь ли что, Мишутка? – вдруг спросил Ваня. – Что тебе? – Пойдем-ка мы, обойдем комнаты… посмотрим! Мише тотчас же мелькнуло: в последний раз! – Пойдем, Ваня! – сказал он. Ваня снял со свечи и пошел вперед. – Вот это, брат, зала! – сказал он, когда пришли в первую комнату. – Зала! – повторил за ним Миша. – Кланяйся, брат, теперь на все четыре стороны! – наставлял Ваня. Миша поклонился на все четыре стороны; Ваня исполнил вместе с ним то же самое. Таким образом обошли они все комнаты и везде простились; дошли, наконец, до крайней комнаты, где стояла широкая двуспальная кровать. – Ишь их! – сказал Ваня и не только не поклонился на все четыре стороны, но плюнул. – Знаешь ли что! – продолжал он, – зажжем-ка теперь лиминацию! ведь колдовка-то еще, чай, долго не приедет! – Зажжем! – согласился Миша, и на лице его сверкнула детски радостная улыбка. По всему видно было, что натура Миши была натура нежная, женственная, артистическая; он любил, когда в комнате бывало светло и свежо, и, напротив того, куксился в мраке и спертом воздухе передней. По всему видно также, что Ваня знал про это свойство Миши и желал чем-нибудь угодить ему. Зажгли иллюминацию действительно блестящую; Миша пожелал быть хозяином, Ваня изъявил согласие быть гостем. Но едва успели хозяин и гость усесться с ногами на диван, едва успел хозяин предложить своему гостю обычный вопрос о здоровье, как в передней раздался сильнейший трезвон. Хозяин и гость бросились тушить свечи, но впопыхах дело не спорилось; раздался еще трезвон, более сильный и более нетерпеливый. — 68 —
|