|
Хрептюгин . Если его сиятельству угодно, то я завсегда готов… Для нас, Леонид Сергеич, это большого счета не составляет. Разбитной . Хорошо-с… я скажу князю; он, вероятно, назначит вам день, когда вы можете принять его… Однако пирог этот так хорош, что я решаюсь съесть еще кусочек… Ma foi, tant pis pour le diner du prince![71] A вы, доктор? Доброзраков . А вот сейчас-с. Мы, признаться, ко всем этим тонкостям не привыкли; по-нашему, этак колбасы кусок, чтоб, знаете, жевать было что?. Разбитной . Вы добрый, доктор! Доброзраков (налив рюмку водки, кланяется ). За здоровье его сиятельства, князя Льва Михайлыча! Жив нов с кий. А мне, видно, без потчеванья выпить! (Подходит к столу .) Хрептюгин (Доброзракову ). Что ты, что ты, Иван Петрович! – кто ж пьет здоровье водкой… D?m?trius, что ж? Дмитрий Иваныч . Сейчас, папаша! (Убегает .) Разбитной (вслед ему ). Mais dites, mon cher, qu’on donne des verres et que le Champagne soit frapp?[72]. (Хрептюгину .) Мы вашего сына таки вышколим, Иван Онуфрич. Лакей вносит поднос с стаканами и бутылку шампанского; Дмитрий Иваныч наливает всем, кроме Живновского. За здоровье его сиятельства, князя Льва Михайлыча! (Выпивает .) Дмитрий Иваныч . Ура! (Выпивает .) Доброзраков . Желаю здравствовать! (Выпивает .) Живновский . Что ж, и мне, видно, выпить! Я, признаться, не охотник до виноградного! – ну уж для его сиятельства! (Наливает сам себе стакан и пьет .) Хрептюгин . Сто лет жить да богатеть! Вот это я вино люблю, Леонид Сергеич! потому что оно вино легкое… тонкое… Разбитной . Господа! я требую слова! Дмитрий Иваныч . Шш… Все умолкают. Разбитной . Господа! мне приятно будет засвидетельствовать перед князем о тех чувствах искренней преданности, которые я нашел в вас. Поверьте, господа, что для сердца начальника дороже всяких почестей, дороже всех богатств сердечное расположение подчиненных. Нет сомнения – и история нам доказывает это с последнею очевидностью, – что все сильные государства до тех пор держались, покуда в сердцах подчиненных жили чувства любви и преданности. Как скоро эти истинные, основные начала благоустроенных обществ исчезали, самые общества переставали быть благоустроенными. Я говорю это, господа, здесь, в этом доме, потому что нигде в другом месте слова мои не могут иметь такого смысла. Здесь я вижу почтенного отца семейства, жертвующего всею жизнью на пользу общую (указывает на Хрептюгина ); вижу старых воинов, принявших грудью не один удар во имя любви к отечеству (указывает на Доброзракова и Живновского; последний крутит усы ), и, наконец, вижу юношу, полного надежд и веры в будущее… И все эти лица: и маститая старость, и увенчанная розами юность – соединяются в одном общем чувстве преданности к любимому начальнику… Господа! мае приятно от лица князя изъявить вам полную его признательность! Господа! я пью за здоровье любезнейшего нашего хозяина! (Подходит с стаканом к Хрептюгину и жмет ему руку .) Иван Онуфрич! да продлит бог ваш век для того, чтоб вы могли на долгие времена следовать влечению вашего доброго сердца и отирать слезы сирых, лишенных крова… (Выпивает .) — 47 —
|