|
Новое молчание. Иван Самойлыч был в самом мучительном положении. Что? ж он, в самом деле, такое, что его судьба так неумолимо преследует? Уж не принц ли он какой-нибудь, свергнутый с престола посредством крамолы властолюбивого царедворца и скитающийся теперь инкогнито? Но в таком случае он был готов сейчас же, и за себя, и за своих наследников, отказаться от всяких претензий на все возможные блага, только оставили бы его в покое в эту минуту. А между тем вошел и Бородавкин. О, как жесток он был с Иваном Самойлычем! как презрительно и обидно обращался он с ним! И первым оскорблением было то, что он, без всяких церемоний, стал скидать перед ним свое платье и в сотый раз не узнал своей шинели, хотя в сотый раз уж держал ее у себя в руках; в сотый раз оглядывал и перевертывал ее на все стороны – и все-таки никак не мог узнать, и снова искал, и снова не находил. – Да где же она? – спрашивал он сам себя, прибавив к этому несколько резкое выражение, – да куда ж она подевалась, распроклятая? – Да она у вас в руках! – осмелился заметить Иван Самойлыч, но осмелился чрезвычайно робко и мягко, как будто бы делал страшное преступление. – В руках? – ворчал Бородавкин себе под нос, как будто и не слыхал, что замечание исходило со стороны Ивана Самойлыча, – а кто ее знает! может, и в руках! Вот как не нужно ее, распроклятую, – так и лезет, так и лезет! глаза колет! а как нужда – тут ее и нет! Право, так! Хитер, лукав нынче сделался народ! Ну, полезай! да полезай же, тебе говорят! – Да когда же все это кончится? – спросил Мичулин. Бородавкин пристально взглянул на него и отвернулся. – Чем же я виноват? посудите сами! Ведь я ничего, право, ничего… Бородавкин не отвечал. – Да чем же все это кончится? – снова вопиял Иван Самойлыч. – Ты садись! – проговорил Бородавкин лаконически. – Посудите сами, почтеннейший! ведь я просто так… за что ж? – Ты, брат, совсем как малый ребенок! – возразил Бородавкин, – ничего ты не понимаешь, никакого порядка! Ну, чего ты хнычешь? ты садись! – Да посудите же сами, голубчик… ведь я человек образованный… – Образованный! ну, какой же ты образованный, коли порядков не знаешь, на?большему согрубил? А образованный! да ты садись, а я с тобой и говорить-то не буду, и слушать-то тебя не хочу! И Бородавкин погрузился в размышления. – Ведь мне, брат, – вот что! – сказал он подобно Мазуле, подумав несколько времени. Наконец Ивана Самойлыча повели; проводники снова шли по сторонам. Вели его что-то долго, очень долго; и на дороге встречались разные лица, которые оборачивались и насмешливо поглядывали на бледного и чуть живого от стыда героя этой повести. — 184 —
|