|
– Эвося! – говорит бородатый молодец, уже поднявший было полу своего бараньего тулупа, чтоб утереть нос, и оставшийся в положении совершенного изумления, – глянь-ка, брат Ванюха! – глянь-ка, кургузого ведут!.. – Что, видно, ваша милость прогуливаться изволите? – подхватывает другой, тоже, по-видимому, очень бойкий молодец. – Ги-ги-ги! – отозвался известный Ивану Самойлычу голос девушки, жившей своими трудами. – Наше вам почтение! – подхватил близ стоявший белокурый студент. – Ха-ха-ха! – раздалось в толпе. Мичулин был ни жив ни мертв. Что скажут об нем знакомые? а знакомые непременно все тут, стоят себе рядом и смотрят ему прямо в лицо… Что скажет Наденька? а Наденька непременно здесь, и уж наверное думает, что он, позабывшись, сходил за платком, вместо своего, в чужой карман… О! это очень горестно!.. И он снова вынимал из кармана заветные двугривенные, снова перевертывал их в глазах городового, стараясь, чтоб на них ударил как-нибудь солнечный луч и сообщил им ослепительный, неотразимый блеск. Наконец его втолкнули в какую-то темную, преисполненную тараканами каморку; но и тут заклятые гонители не оставили его. – Отпустите меня! – жалобным голосом вопиял Иван Самойлыч одному из приставников своих, называвшемуся Мазулей, – голубчик! почтеннейший! отпустите меня! Уж я после отблагодарю вам, почтеннейший! Вечно, всю жизнь буду вам благодарен, голубчик!.. Посудите сами: ведь я не какой-нибудь… – Ах, друг ты, право, дру-уг! – отвечал Мазуля тоном, впрочем, довольно мягким, – ну, чего ты просишь, душа ты беспардонная! порядков ты не знаешь, дру-уг! Ты сади-ись! ты на народ посмотри! ведь тебя потреплют, потреплют – да и марш! Вот что! дру-уг! то-то, друг ты! душа беспардонная! а ведь мне… И сердобольный наставник обратился к окошку. – Борода?укин! а Борода?укин! – кричал он стоявшему снаружи товарищу, – куда, брат, рожок-то спрятал? смерть хо чется – нос совсем свело! То-то, дру-уг, порядков-то ты не знаешь! ахти-хти! Дверь отворилась, и просунутая дружелюбною рукою Бородавкина тавлинка открыла дары свои охотнику до сильных ощущений Мазуле. – Да чем же все это кончится? – спрашивал сквозь слезы Иван Самойлыч. – Известно чем! – отвечал Мазуля флегматически, – известно чем! на?больший раза два стукнет, да и отпустит – вот чем! Наступило молчание. – А может, и три стукнет! как ему вздумается! – сказал наставник, подумав немного. — 183 —
|