|
Когда я вошел, Клубков находился в харчевне один и, наклонившись к стойке, делал карандашом расчет. На нем был надет новый полушубок, расшитый по груди в строчку шелками (на дворе стоял октябрь в начале), но волосы были причесаны по-немецки, борода обрита, и глаза вооружены тонкими стальными очками. Увидевши меня, он не то чтобы изумился, но как будто сейчас проснулся. И в то же время в глазах его уже просвечивала досада. Очень вероятно, что он знал об моем приезде в имение и даже рассчитывал на возможность моего посещения, но «дело» до такой степени овладело всеми его помыслами, что всякий «посторонний» случай, как бы он ни был естествен, неизбежно застигал его врасплох. – А вы меня застали, так сказать, среди самой процедуры моего дела! – приветствовал он меня, но с таким отсутствием какого бы то ни было душевного движения, как будто вчера только со мною расстался. Однако ж протянул мне обе руки и поздоровался. – Я, признаться, отвык уж от общества, – продолжал он, слегка иронизируя, – да при такой обстановке может ли быть и речь об обществе… не правда ли? а? – Обстановку всякий выбирает по желанию, – ответил я, чтоб сказать что-нибудь. – Да, но «общество»… оно ведь обязывает. «Иль не па денотр сосьете?», как говаривали наши р – ские дамочки… помните? Или, как нынче принято говорить: интеллигенция, правящие классы… фу-ты важно!! Говоря это, он уже не иронизировал, а сознательно себя взвинчивал и вдруг словно сам себе на мозоль наступил. – Ну, да ведь теперь – баста! – произнес он почти зловеще, – теперь золотые-то сны миновали!* Побаловались! Пошалили! аминь! Однако взглянул на меня и как будто опомнился, что покуда я еще ни в чем перед ним не провинился. – А впрочем, что ж это я вам… – сказал он, стихая. – Ну, да ведь и накипело же у меня! Тут дела по горло, не знаешь, как сладить, а кругом – празднословие, праздномыслие, хвастовство!.. То расцветают, то увядают… Как мы с вами, однако ж, давно… помните? Ничего тогда было… жилось! Тогда и теперь – сравните! – Но вам и теперь, по-видимому… – Ничего; я лично не жалуюсь, но вообще… Пойдемте, однако, я в свою хижину вас сведу, с бабой своей познакомлю: она тоже в полушубке в лавке сидит… Антон! – обратился он к вошедшему батраку, – ты тут за меня посиди, а коли кто с делом придет, говори: «Ужо!» Пойдемте, пойдемте! Я вас двором проведу! посмо?трите, какие у меня там порядки. Двор был просторный, светлый и начисто выметенный. Забор перегораживал его на две половины, из которых в одной помещались скотный и конный дворы, а в другой, примыкавшей к господскому жилью, – помещение для рабочих и амбары. В глубине двора стояло пять-шесть крестьянских подвод, с которых производилась ссыпка всякого рода семени. — 89 —
|