|
Тихие долины, Плоские равнины, Барские руины, Гнусные картины!.. – Вона! вон что загородил! – засмеялся Алексей Степаныч, – то-то сейчас видно, что давно ты предостережениев не получал*. Небось мужичка жалко стало! Сидишь ты здесь в тепле да в холе, а вот запели перед тобой Лазаря* – ты и раскис! Уж не думаешь ли ты, что фельетониста твоего похвалят за причитание-то? – Что ж? кажется, тут ничего такого… – Знаете ли что? – перебил я, – коли сказать по правде, так я и сам думаю, что эта тирада не совсем удобна для опубликования. Слишком уж горько; краски густы; светотеней нет… Поэтому я вот что придумал: похеримте-ка «зверя лютого» да и заменим его «светлым ангелом»! – Вот это дельно! – воскликнул Алексей Степаныч. – Помилуйте! да каким же образом? – смутился Молчалин 2-й. – Очень просто. В предыдущей тираде, вместо: «Га! или зачуял ты зверя лютого, зверя лютого-ненасытного?» – скажем: «или зачуял ты ангела светлого, ангела светлого-богоданного?» – Ну, а дальше? – И дальше тем же порядком: «Ах, зачуял ты того ангела светлого, нашу нужду народную крылом своим осеняющего, утешеньицем по земле русской тихо летающего, в беленькую рубашечку русского мужичка одевающего! Уж как тот ли светлый ангел на пожар прилетит – вырастают кругом его трубы пожарные, со бочками, со баграми, со крючьями! Уж как тот ли светлый ангел про бескормицу услышит – вырастают кругом его закромы полные, выдают из них хлеб члены земских управушек! Уж как тот ли светлый ангел на коровий падеж взглянет-поглядит – вырастают кругом его врачи ветеринарные!» – Ведь, в сущности, это все одно, – прибавил я, – и пожары, и бескормица, и падежи – все ведь остается; только закон о светотенях соблюден. – Верно! – поддерживал меня и Алексей Степаныч, – ну, брат, нечего кобениться! Исправляй да и читай дальше! На этот раз Молчалин 2-й взялся за карандаш с видимым усилием: ясно было, что ему жаль первоначальной редакции. Тем не менее он исправил и продолжал: – «Нет, кроме шуток, известия из губерний очень непривлекательны: пожар в Моршанске, пожар в Брянске, пожар в Пултуске. Это – крупные, отдавшие в жертву пламени десятки миллионов рублей. А сколько погибло в пламени безвестных Загибаловок, Заманиловок, Таракановок, Клоповок, в которых живет население, настолько беззащитное против угроз стихий, что если бы мы не знали, что эти люди все-таки ходят в рубищах, а не нагишом, и едят хлеб из ржаных отрубей пополам с древесной корой, а не божией росой насыщаются (и Христос их знает, как они ухитряются устроить это!), то имели бы полное право сказать: зачем искать золотого века позади нас? Он здесь, он у нас перед глазами, – вот в этих самых Клоповках, Таракановках, где люди с таким блаженным равнодушием относятся и к жилищам, и к одежде, и к питанию. Жилища и одежды истреблены пожарами, а пища… Но стоит только прочитать газетные корреспонденции, чтоб сказать себе, что отныне вся наша надежда на пресловутое: «бог подаст!» — 78 —
|