Гаврило Степаныч жаловался долго, пространно, и в то же время бесплодно, задним числом. Выходило жалко и нелепо. Несмотря на это, в старческом кругу Коловратовых настолько привыкли к этому безобидному переливанию из пустого в порожнее, что и теперь, как всегда, слушали Разумова с снисходительною внимательностью. Поощренный этим, он не замедлил, конечно, перейти и к перечислению самых мероприятий, причем, разумеется, самоуверенно приписывал себе ежели не инициативу, то осуществление. – Ведь они – ка?к! – говорил он, – вожделение у них есть – это точно; но ни словесности, ни подготовки, ни соображений, ни законных оснований – ничего этого нет! Все это он на тебя валит. Придет, крикнет: хочу! – а ты уж и статью подыщи, и в приличную форму облеки – все ты! Может быть, он и вожделения-то своего не понимает – и опять-таки ты! Объясни ему досконально, чего он желает, да полегоньку, смотри – не то он, того и гляди, обидится! Он одно два слова цыркнет, а ты ему целое соображение сейчас выложи, как и что!.. Да с улыбочкой, словно и сам недоумеваешь: так ли, дескать, я, ваше-ство, понял? Ну, как не-так! разумеется, так! И за примерами ходить недалеко. Такую-то меру – чай, помните? – это все он. Разумов, выходил. А вот такую-то – как, чай, забыть! – и эту стрелу он же, Разумов, пустил! И вот эту, и вот эту. Словом сказать, где ни копни в департаменте, – везде он свой след оставил, везде под всякой деловой обложкой его рука сохранилась! Да и случаи у него бывали – истинно диковинные случаи. Был случай такой-то, а еще вот какой, и, наконец, третий – еще курьезнее. Путали его, сильно путали, и так, и эдак провести старались, но он везде вывертывался, везде выходил победителем! – Ну, да ведь и то сказать, и побеждать в ту пору было легко, потому что сила на нашей стороне была, – заключил он, – как ни измышляй, как ни извивайся вьюном, а против силы… Но он не кончил, потому что в эту самую минуту два стула с шумом отодвинулись от стола. Это были стулья, на которых сидели Степа и Аннушка. Оба разом молча встали и направились в другую комнату. – Что же! и чай не допили? – крикнул им вслед Гаврило Степаныч. – Не нужно! – сухо и не оборачиваясь, ответил Степа. Разумов понял, что ораторское увлечение его обратило в бегство сына, и в голове его мелькнуло: ах, так вот оно что! Во всяком случае, это сухое «не нужно!» облило его как ушатом воды. Рассказы о временах чиновнического подвижничества оборвались, и весь остальной вечер прошел тускло, почти безмолвно. — 412 —
|