|
– Ты зачем это в своей рукописи поля оставил? – говорит она. – Для чего? Поля… поля… Где поле, там неурожай… Отрежь ножницами! Поэт кое-как дочитывает свой роман до конца. «…Старшина присяжных заседателей, – оканчивает поэт, – произносит дрожащим голосом: „Нет, не виновны“. Публика аплодирует приговору». Старушенция вскакивает. Глаза ее полны ужаса. Чепчик сполз в сторону и обнаружил плохенькие, старушечьи косички. – Ты с ума сошел? Ты оправдываешь негодяев?! – Да так же и следует! Ведь они не виноваты, мачеха! – Не виноваты?! Да ты с ума сошел! За одно то, что они не слушаются старших, грубят товарищу прокурора и позволяют себе умничать на суде, их следует выпороть! Да разве ты не знаешь, что оправдательный приговор деморализует человека? Он портит! Он говорит, что преступления могут оставаться безнаказанными! Изволь заменить! Поэт зачеркивает «нет, не виновны» и пишет: «…Василия Кленского сослать в каторжные работы, в рудниках, без срока. Жену его, Марию, сослать в каторжные работы, на заводах, на 14 лет…» Фразу: «публика аплодирует приговору» старуха не велит зачеркивать. – Теперь твой роман годится, – говорит мачеха. – Можешь давать его читать кому угодно. Поэт целует костлявую руку старушенции и уходит. До нового пожара*Редактор . Только теперь рисуете Бердичевский пожар?! Эка когда хватились! Вы бы еще через десять лет явились с этим рисунком. Сотрудник . Гм. Черт возьми… Пропала работа, значит! Редактор . Не печальтесь, впрочем! Мы отложим этот рисунок до нового пожара. Недолго ждать придется! Моя семья*(Бесплатное приложение к прошению о вспомоществовании)Тесть: Емельян Сидорович, отставной гардемарин. Мал ростом, худ, морщинист, но внушителен. Рожден в Кронштадте. Говорит, что купался в океане. Будучи в Константинополе, видел султана. Со времен отставки ищет место управляющего домом или имением. Не любит беспорядков и вечно читает мне нотации за нечистоплотность. Встает в четыре часа и сам чистит себе сапоги. Ложится в восемь часов. Спит в гостиной. Вечером долго молится в моем кабинете, причем приказывает мне стоять и не курить. Искусства любит, но наук не признает. Ждет, что меня арестуют за то, что я читаю газеты. По праздникам будит меня к заутрене. В день ангела получает визитную карточку от друга детства, капитана 2-го ранга П. А. Дромадерова. Вечно трется в кухне около бочки с квасом. Часто плачет. Теща: Глафира Кузьминична. Бабища шестидесяти лет, слезливое, богомольное, нравственное и вместе с тем в высшей степени ядовитое создание. Жалуется всем и каждому, что ее бог обидел зятем. Любительница цикорного кофе, сливок и рыбки. Мяса не ест: обет дала. Давно уже собирается умирать, но не умирает. Ежедневно ходит в гости. Хвастает, что ее старичок не употребляет горячих напитков. Сваха, дает деньги на проценты и скупает рухлядь. Меня величает «окаянным». Меня?! Я ли ее не кормлю? Я ли не выношу ее целодневных толков о том, что она чай без хлеба кушает? Я ли не даю ей денег на мазь Иванова, которой она по ночам натирает себе поясницу? Дрянь ты этакая! — 11 —
|